Еще одна волна дрожи.
Это выглядело так, словно его насильно отправили в сон. Может быть, кто-то еще из Спящих... или сама Льдинка?
Что он сказал ей такого, чтобы она осмелилась напасть на него и до скончания веков заковать в ледяной панцирь?
Наверное, я никогда не узнаю. И уж точно мне не стоит спрашивать, ибо жизнь в этом ледяном мире стоит так мало...
Так что мне лучше перестать думать об этом.
И навеки забыть эти бездонные черные глаза, молчаливо разглядывающие меня из-за ледяной стены.
4. Мир Возрожденный. Душа в душе
«Жизнь подобна цветку: он распускается и опадает, но только чтобы на следующий год возродиться вновь.»
— Ты... не смеешься, корненогая, — голос Бегущего-по-лужам был уже похож на еле различимый скрип половицы, а его глаза, еще недавно блестевшие прозрачным янтарем, все больше напоминали капли застывающей смолы, — Я... обидел тебя?
— Нет, нет, — я сквозь силу улыбнулась, после чего поспешно опустила голову — нечего ему смотреть, как я давлюсь слезами, пока осторожно укладываю его в заботливо распахнутое дупло в стволе кривоватого дерева, пока шаловливая трава цепляет меня за ноги, а какая-то непоседливая лиана прикорнула на плече, словно бы о чем-то задумавшись. Весь лес... нет, не так — весь Лес жил своей обычной жизнью, не порываясь как-то останавливаться на близящейся гибели одного из своих детей, так что даже Бегущий слабо улыбался, будто не замечая кусочков коры, что от каждого движения дождем осыпались с его быстро сохнущего тела.
— Солнцеликая моя... — пробормотал дракон, и я сперва даже не поняла, что он обращается не ко мне, а к другому дереву, растущему поблизости, на стволе которого уже почти «затянулась» округлая припухлость. — Дождинка моя, моя ненаглядная... Ах, Ловящая-капли, я же говорил, что скоро я с тобой увижусь! — и, повернув голову, он посмотрел на меня, уже наверняка не видя — но еще помня, кто я. — Я рассказывал тебе, как однажды она пришла ко мне после рыбалки? «Старый ты пень, почему не сказал мне, что выгнул новые крючки из веток пау?» А у самой-то глаза смеются, смеются! Ну, я и говорю ей: «Дражайшая моя, ты накануне слишком много грустила... вот я и решил тебя немного повеселить!» — после чего, сухо раскашлявшись (причем я отчетливо слышала, как скрипят его почти затвердевшие легкие), старый дракон добавил: — Она вернулась Туда раньше меня, торопливая моя, ветролетящая... но я знал, что еще догоню ее на той излучине, где Живая бросает капли над высокими скалами, и нужно хорошо держать весло, если не хочешь вдруг перевернуться...
Он бормотал что-то еще, но я уже с трудом разбирала слова. Его тело, при первой встрече показавшееся мне будто высеченным из камня, теперь стремительно усыхало, становясь маленьким и жалким, да и сам он сворачивался плотным клубком, все больше походя на то яйцо, из которого когда-то — почти две тысячи лет назад — появился на свет. Придет время, и это самое дерево, в которое я его отдаю, тоже сформирует плотный, будто отлитый из жидкого золота кокон, в котором зародится новая жизнь, и однажды древесный дракон расколет его скорлупу, как белка колет твердые орехи, после чего он выйдет наружу, приветствуемый голосами Леса, дивным хором звенящих песен!..
Но разве это будет тот самый?..
— Бегущий-по-лужам, — кажется, дракончика изрядно заинтересовала моя особа, и он тут же свесился вниз головой, глядя на меня блестящими глазами, — А ты точно не одна из... бр-р-р-бр-бр?
— А? — мне, честно говоря, только что расставшейся с Шелестящим-дождем, вождем племени, было как-то не до пространных разговоров, поэтому ответ мой просто поражал красноречием! И ничего не знаю — извините, но если две недели до этого спать вполглаза и постоянно оглядываться, даже самый выносливый организм начнет намекать, что с него уже довольно!
Почему? Ну, это же элементарные потребности живого... а, почему спала плохо? А это, однако, еще проще: потому что после того, как я попала в этот мир, оказалось, что мой амулет, который до этого срабатывал на всех без исключения разумных расах, в этом странном лесу не имеет ровно никакого значения, и с тем же успехом я могла бы продемонстрировать табель с оценками за последний семестр. Или собранный на втором курсе гербарий... хотя нет, пожалуй, не стоило бы — у местных драконов было весьма своеобразное отношение к растительной жизни, так что вид жестоко сорванных и засушенных образцов флоры с западного побережья Тириаты скорее бы вызвал у них отторжение, чем восхищение моим трудолюбием (две сотни видов, собранных за единственный месяц — это вам не шутки!).