Лишь через пару недель общения — да, до меня долго доходит, особенно если круглыми сутками сидишь в полумраке и ходишь по стеночке! — я догадалась, почему так.
Мой друг говорить отказывался — у меня сложилось впечатление, что он попросту сам толком не знает, в чем дело — и в конце концов мне пришлось насесть на шамана, подлавливая его в тех местах, откуда сей неразговорчивый тип не мог так просто улизнуть, нырнув в сумерки! Например, на его любимой грядке. Или в личной пещере — да, да, порой моя наглость достигала крайней точки, вынуждая заваливаться на его частную территорию и доводить вспыльчивого дракона до белого каления. По толщине рогов, однако, я с ним вполне могла поспорить, так что в конце концов шаман понял: чтобы от меня отвязаться, проще ответить на вопросы — чем он и занимался, шипя и раздраженно дергая щупальцами. Вытягивать из него внятное объяснение пришлось долго, хотя в конце концов я поняла: мой друг родился слабым, но не развоплотился сразу же, а значит — духи, живущие в сумерках, так и не получили свою жертву. Разгневавшись, сие потусторонние существа якобы начали преследовать нечестивца, поэтому, дабы не навредить всему племени, шаман был вынужден объявить его «бестелесным» — иначе говоря, изгоем. Никто не мог разговаривать с ним прямо, никто не мог делиться с ним пищей из семейного котла или предоставлять убежище, никто не пришел бы на помощь, если бы дракончик угодил в беду. Новорожденный и беззащитный, он оказался живым мертвецом, которого только забыли положить в могилу, и мое появление...
Мое появление...
Мой бедный, бедный Грустные Глазки...
— А теперь ты делаешь другую странную штуку, — чирикающий голосок отвлек меня от мрачных мыслей и заставил с усилием сморгнуть слезы. — Это вода? Ты делишься со мной водой?
— Бери, если хочешь, но она невкусная, — я пожала плечами, еле заметно улыбнувшись. — Это слезы, малыш.
— Сле... что?
— Это... они появляются, когда нам грустно. Или когда мы очень рады.
— Ты грустишь? — «глаза» дракончика снова замерцали. — Но ты делаешь... то, первое. Ты радуешься?
— И то, и другое, — осталось лишь едва заметно усмехнуться, после чего, поправив прикрытый грибным колпаком фонарь, вернулась к работе стамеской. Эх, жаль, мне не досталось таланта столяра... но, по-моему, вышло вполне мило. Голова, конечно, большевата, да и с узорами, означающими духовную силу, я переборщила, однако глаза получились отличные... наверное, я все-таки не зря облазила ту пещеру в поисках подходящих камней! Видимо, огненные ящерки просто не ожидали такой наглости (или не признали во мне угрозу), и, пока они тревожно перекликались под потолком, я тихо-мирно пробралась между высокими, похожими на недостроенные сталагмиты гнездами и, раскопав в толстом слое помета несколько блестящих округлых... я-не-хочу-знать-что-это, убралась прочь, в любую секунду ожидая прицельного плевка кислотой промеж лопаток. Грустные Глазки, увидев меня (измазанную, всю в поту и уставшую, но торжествующе сжимающую свою «добычу»), просто замер на месте, растерянно поводя щупальцами, и, откровенно сказать, поначалу просто отказывался верить, что «это — для него»... кажется, тогда я в первый раз заплакала.