А я? А мне, увы, осталось лишь смахнуть тыльной стороной ладони выступивший на лбу пот, после чего, чувствуя, как по спине сползают холодные капли, поспешно спуститься в долину, под прикрытие колючего кустарника, подальше от безжалостных глаз, быть может, наблюдавших за мной со стороны...
3. Мир Спящий. Уснувшие
«Усни — и да приснится тебе сон, который видит этот мир.»
— Ты... в самом деле... хочешь это... знать? — обычно бесстрастный голос Поющей Льдинки был настолько странным, что я перепугалась.
— Разумеется, только если это не нарушает правила, — меньше всего на свете мне сейчас хотелось злить существо, у которого я сидела в теплой складке на животе. И не только потому, что, при желании, снежный дракон мог порвать меня на половинки, не приложив ровно никаких усилий!
— Нет... это не нарушает, — видимо, я сказала что-то то, поскольку Льдинка почти тут же успокоилась и вернулась к прежнему занятию — формированию ледяных накогтников... ну, или как это назвать — когда дракон своим дыханием сперва превращает переднюю лапу в глыбу льда, а потом осторожно, драгоценным каменным лезвием (которое подарила ей я) полирует все это бесформенное нечто до состояния острых лезвий на кончике каждого пальца? — Но я... удивлена. Обычно... мало... кто... из... чужаков... интересуется... такими... вещами...
Вам уже скучно это читать? А мне пришлось это слушать! Ибо при всех своих достоинствах снежные драконы были просто аномально задумчивыми существами. Чтоб меня Типера кошмарами замучила — когда я впервые угодила к ним в гости, то сперва жутко обижалась, пока не поняла, что засыпание через каждые пять минут и столь же внезапные пробуждения для них являются нормой вещей, и обижаться на такое — все равно, что пытаться отучить кентавра постоянно что-то жевать, а русалку — рассуждать о своих чу-у-удных волосах... да, да, я поняла, что они замечательные! И мне пришлось терпеливо ждать, молча взывая к милости Айхарры, пока, наконец, через добрые десять минут Льдинка не закончила:
— Я... могу... показать.
— Была бы очень признательна, — стараясь выговаривать слова максимально четко, ответила я — порой снежные драконы просто не понимали, когда я пыталась что-то отбарабанить в своей обычной манере... однажды мне пришлось повторить одну и ту же фразу семнадцать раз! — Это далеко?
— Нет, — огромные темные глаза прикрылись внутренними веками — видимо, Льдинка отошла от удивления, и практичный вопрос о расстоянии вернул ей благодушное настроение. — Близко. Идем.
— Вся в предвкушении, — пробормотала я, после чего, надвинув меховой капюшон на самые глаза, нырнула в теплую сумку. Пушистик, все еще больше похожий на комочек бархатистой кожи, сонно моргнул, едва я оказалась к нему вплотную, но не стал возражать, и когда его огромная мать, поднявшись с места, неторопливой поступью направилась к выходу из логова, детеныш снова зажмурился, погружаясь в сладкий сон.
Признаться честно, когда я только угодила к снежным драконам, и старшая самка колонии совершенно серьезно предложила мне поселиться в ее сумке, это уже звучало довольно странно... но еще меньше я ожидала, согласившись-таки залезть внутрь, обнаружить в этой самой сумке ее законного владельца! Нет, правда — я чуть сама не прыгнула в лапы Ксершу, когда меня кто-то поскреб по спине крохотными коготками, и лишь позже, подслушав разговор Льдинки с младшей соплеменницей (Айхарра, какие же они неторопливые...), мне удалось выяснить, что ни одна другая драконица подобной роскоши мне предоставить не смогла бы.
Будучи на редкость крупными и, как следствие, прожорливыми существами, снежные драконы едва-едва могли прокормиться на заледеневших полях своей родины, так что новые детеныши появлялись лишь после того, как кто-то из членов колонии умирал — от болезни, на охоте или просто из-за несчастного случая, которые были обычным делом. Редко кому удавалось дожить до того срока, после которого дракона начинали звать Спящим, а статус его начинал походить на королевский: Спящий первым кормился у добычи, первым занимал место для сна и первым же нарекал имя новому дракончику — ибо Спящий знал больше всех, помнил больше всех и лучше всех подходил как пример для подрастающих малышей. Узнать такого дракона было нетрудно: он был единственным, в обращении к которому Льдинка неизменно приседала, дабы казаться меньше ростом, и перед каждой фразой произносила крайне сложный для подражания звук — нечто вроде горлового «ум-м-мах», при котором все ее тело сотрясала мелкая дрожь. В общении с другими взрослыми драконами — Дремлющими — ничего такого не наблюдалось, а уж о молодежи, которую здесь не то с насмешкой, не то жалостливо называли Бессонными, и говорить нечего — после того, как малыш окончательно покидал сумку и до того, как его объявляли взрослым, положение молодых дракончиков немногим отличалось от положения животных или слуг, что работали исключительно внутри ледяной пещеры, служившей снежным драконам логовом.