...до неподвижно застывших статуй, замерших в ледяных стенах, как экспонаты в Королевском музее под толстым непробиваемым стеклом. Склоненные шеи, свитые кольцами хвосты — и густая белая шерсть, которую словно бы развевал набежавший ветер. Они застыли в различных позах, кто как — кто лежал, свернувшись клубком, кто сидел на задних лапах, будто о чем-то размышляя, кто стоял неподвижно, вытянувшись во весь свой огромный рост и внимательно рассматривая что-то, лежащее за пределами моего поля зрения — целый мир неподвижных ледяных существ, похороненных в общем ледяном саркофаге.
— Потрясающе, — прошептала я, протягивая руку к ближайшему дракону, чьи полуприкрытые веками угольно-черные глаза, казалось, еще не утратили блеск жизни... признаться — было удивительно натолкнуться на холодную гладкую поверхность, начинавшуюся всего в пальце от этого древнего создания, наверняка умершего еще до моего рождения. — И здесь... все?
— Да, — голос Льдинки поражал равнодушием, и она даже зевнула, продемонстрировав бледно-розовый язык и дышащую ледяным паром глотку. — Здесь собираются... те... кто не справился. Кто... подвел нас.
— Подвел? — я удивленно подняла голову. — В каком смысле? Что они сделали?
— Они... ушли.
Какое-то время мы молчали. Обе.
— То есть... ушли? — наконец, нарушила я молчание, заставив снежную драконицу, вздрогнув, уставиться на меня своим бесстрастным взглядом, — Они же умерли, верно?
— Да.
— Тогда... я не понимаю, Льдинка.
— Это потому... что ты не принадлежишь... нашему миру, — даже с некоторой доле высокомерия ответила та. — Эти... существа... должны были остаться. Вот этот, — величаво указала она на другого дракона, что лежал на брюхе, отвернув голову куда-то в сторону и, вроде бы, выглядел совершенно нормально... только вот аккуратные треугольные уши, едва видимые в плотном меху, были чуть заметно отклонены назад. Мелочь, да? А вот в мире снежных драконов, с их потрясающей невозмутимостью, даже такое проявление эмоций было подобно звонкой пощечине! — наставником был. Учил. Должен был... помочь... мне... стать Дремлющей, — если бы голосом можно было замораживать воздух, я бы уже присоединилась к этим статуям. — Но не справился. Ушел.
— Он не захотел тебя учить? Почему?
— Не знаю, — драконица слегка повела носом — в нашем исполнении она бы пожала плечами. — Когда Спящие достигают... — еще один невнятный звук, — они... становятся... хрупкими. Не каждый может... видеть сны... погружаться в дыхание мира... и при этом оставаться живым. Балансировать... бежать по тонкому слою льда между сном и явью. Мой... этот... не смог. Он уснул. Навсегда. Когда должен был... учить!
— Льдинка...
— Прошу прощения, — кажется, драконица и сама не ожидала от себя такого всплеска эмоций — она тут же нахохлилась и отступила, явно укоряя себя за вспыльчивость. — Я чуть было... не проснулась. Идем. Здесь нечего делать.
— Но как же они? — я посмотрела на эту застывшую панораму, живую картину, застывшую во льду, — Они когда-нибудь проснутся?
— Нет. Они спят, пока дремлет мир. Они видят сны, которые видит он. Они проснутся только когда... придет конец. И не останется больше ни Спящих, ни Дремлющих. Никого.
— Это... звучит ужасно.
— Это наша судьба, — треснувший покров величественной невозмутимости восстановился, и Поющая Льдинка вновь посмотрела на меня своими холодными глазами, которые никакое тепло не смогло бы согреть. — Однажды... все изменится. Но до тех времен... мы будем... жить. До тех самых пор...
«...пока последний сон не обернется кошмаром».
Тут невольно поежишься. Конечно, вести записи на гладкой плите льда, прижимаясь спиной к чуть шевелящейся в такт дыханию куче холодного меха — Каилле не пожелаешь (Каилла... Айхарра, не дай мне заскучать и по ней!), но все же дело тут, скорее, не в температуре.
Те драконы в пещере... Забытой пещере, как можно приблизительно перевести ее название — неужели все они просто умерли? Может быть, я и преувеличиваю, но все же мне почему-то казалось, что у взрослого снежного дракона, достигшего возраста Спящего, просто не остается причин умирать, так что, чисто теоретически, они могут жить вечно... тогда почему?
А еще этот учитель Льдинки... Он сидел так, словно только что прервал разговор, и вовсе не было похоже, что он спал. Напротив — его уши, поворот шеи, то, как круто изогнулся кончик хвоста... знаю, знаю, я склонна преувеличивать, но все же это выглядело так!..