– Убил, убил, – снова утвердительно закивал Ят-Сен. – Он тосе там, с ней в комнате. Иди, проверис.
– Да ну, – отмахнулся Глюк, подстраивая резкость. – Иди, приятных минут.
Снова кивнув, Ят-Сен пересек комнату, – в ней, как видно, размещался склад антикварного магазина. Задевая головой старинные гравюры, свисавшие с потолка и развешанные на стенах, и переступая через стоявшие на полу многочисленные коробки и ящики, подошел к массивной деревянной двери в заднее помещение.
Глюк быстро обернулся, когда услышал скрип петель, и увидел на полу задней комнаты залитый кровью труп седого мужчины, а за ним – девушку со светлыми волосами, привязанную кожаным ремнем к стулу. Ее розовая блузка была разорвана до самой талии, юбка задрана высоко на бедрах; изо рта торчали засунутые глубоко в горло сетчатые чулки.
Прежде чем за Ят-Сеном закрылась дверь, Глюк услышал приглушенные всхлипывания и сдавленный хрип. Покачав головой в знак удивления по поводу того, как развлекаются эти джапы. Глюк возобновил наблюдение.
Пять минут спустя он увидел, как из двери отеля вышел высокий человек в черной рубашке и голубых слаксах – и остановился, спрашивая о чем-то швейцара.
Швейцар, кивнув несколько раз, вытянул руку, указывая в западном направлении. Туда, где располагались бойни Техасца Солли. Затем швейцар замахал было проезжающему такси, но мужчина в черной майке, остановив его, зашагал пешком в указанном ему направлении.
Опустив бинокль, Глюк поднялся и медленно затворил окно.
– Есть, – крикнул он в глубину комнаты. Он не успел шагнуть к двери в заднюю комнату, – она распахнулась, и оттуда, вытирая о штаны руки, показался Ят-Сен. Прежде чем дверь закрылась за ним, Глюк увидел, что стул посреди комнаты пуст – и краем глаза успел заметить очертания женской ноги позади залитого кровью седовласого трупа.
– Показал ей класс? – ухмыльнулся Глюк.
– Нет, – покачал головой Ят-Сен. – Садохнулас до смерти – я есе дасе не нацал.
– Жаль, – покачал головой Глюк. – Ну, поехали. Ят-Сен поднял с пола тонкий резиновый шланг, а Глюк взял за ручку зеленую канистру с краном.
– Нам опять нусно надевать красные коссюмы? – недовольно спросил Ят-Сен, сильно разочарованный тем, что ему пришлось насиловать мертвую девушку – а не живую, которая пыталась сопротивляться, и он мог с нараставшим удовольствием бить ее.
– Да зачем? – махнул рукой Глюк. – Чарли и Мэри уже наплевать на это. Да и кто им настучит, что мы не одевали их, а? Пойдем, кокнем его, обдерем быстренько – и порядок. Представление на бойне мне пропускать не хочется.
Перекидываясь шутками, они перешли улицу и вошли во вращающуюся дверь отеля.
Не обращая никакого внимания ни на швейцара, ни на посыльных, ни на остальных, находившихся в вестибюле в эту минуту, они прошли к лифтам, с невозмутимым видом таща шланг и зеленую канистру – мимо стойки регистрации, стойки информации и стойки заказов. Никто из сидящих за стойками не задал странной паре ни одного вопроса.
Догадался сделать это только лифтер, распахнувший перед ними двери своей кабины.
– Вы куда, ребята? – сдвинул он брови.
– Кондиционеры проверить, – небрежно бросил Глюк.
– На двенасатый, – добавил Ят-Сен.
И лифтер не стал больше задавать им вопросов.
Сидя на соломенной циновке посреди номера на двенадцатом этаже, Чиун искал утешения в памяти предков.
Мысли его проникали все глубже в сокровенные уголки его памяти – пока не добрались до одного из них, который он особенно редко навещал. Там было спрятано его детство. То быстрое, короткое детство, которое досталось ему – до того, как принял он из рук отца сан Мастера.
Его отец был самым высоким, сильным, красивым и храбрым человеком на свете. Взор его оставался ясным до того самого дня, когда ему было суждено уйти из этого мира. Его руки и ноги не знали себе равных по быстроте. Быстрее, чем движения Римо. И даже – его собственного сына, Чиуна.
Чиун вспомнил пожирателей крови – как дневная мгла потребовала в жертву вождя деревни, и тот, обезумев от боли, бежал, убивая всех на своем пути, пока Мастер не покрыл себя вечным позором в глазах всей деревни, одним ударом прекратив страдания несчастного.
Ибо никто не отваживался поднять руку на вождя – и Мастер, сделавший это, низко пал в глазах людей. В законе сказано – ни один Мастер Синанджу не имеет права поднять руку на односельчанина. А его отец убил вождя – того, кто жаждал увидеть смерть, но не заслужил ее по закону.
И, потерявший себя в глазах всей деревни, Мастер сам решил свою участь – и, оставив семью в отвергнувшей его деревне, отправился умирать на холмы.