— Ваш отец, мадемуазель, сказал только то, что вы человек с особыми принципами, а это достойно уважения. Правда, большая глупость с вашей стороны, что вы так опустились. Вы же еще так молоды.
— Прекратите меня воспитывать. Я в этом нисколько не нуждаюсь... Если я при активной помощи родной матери уже в четырнадцать лет стала проституткой, то к двадцати годам я уже должна была состариться. Желаете чашку чая, мой господин?
— Будьте добры, — сказал Вебер, пропуская девушку вперед и беря ее за руку. — Моника, на следующей неделе я буду в Париже и, если хотите, охотно разыщу вашу подругу. Могу передать ей от вас письмецо.
— Возьмите меня с собой.
— Если это будет возможно. — Отпустив руку девушки, он долго смотрел ей вслед...
— Итак, Радович в Париже, — проговорил Эккер. — Вполне допустимо. Это была ловкая, хитрая работа, дорогой Феликс. Хотите поехать с малышкой в Париж?
— Еще как!
Эккер снова заходил по комнате.
— Ну, к этому мы еще вернемся, а пока вам необходимо выполнить несколько срочных заданий. Будет неплохо, сынок, если вы все себе запишете. — Вебер достал из кармана блокнот и терпеливо ждал. — Соберите материал о прошлом Гезы Берната. Нас особенно интересует, чем занимался этот бравый молодец в девятнадцатом году, во время господства Венгерской коммуны. Думаю, не будет никакого вреда, если мы несколько месяцев послушаем его телефонные разговоры. Возьмите под наблюдение и подполковника генерального штаба Вальтера фон Гуттена.
— А неприятностей потом не будет, господин профессор?
— Положитесь на меня, дорогой Феликс. Я за это отвечаю. Распорядитесь, чтобы наши венгерские друзья держали в поле зрения Чабу Хайду, однако делать это нужно осторожно, чтобы об этом не узнал генерал. Возможно, лучше всего, если они будут следить за Андреа Бернат. Вы пока поддерживайте связь с Моникой Фишер. Матушку Элизабет Майснер нужно освободить и по-умному допросить, поинтересовавшись друзьями ее дочери. В Париж же поехать нужно обязательно. Обещаю, что поедете именно вы, сынок, и не исключено, что вместе с девицей, но я этого пока еще не знаю.
Однако Моника не стала любовницей Вебера, а лишь его хорошим другом. Она познакомилась со студентом-медиком Эрнстом Хокером. С годами ее дружба с Вебером ослабла. Моника начала пить, почему-то стала недоверчивой, но связь с Хокером поддерживала. От него она впервые услышала об антифашистской группе «Белая роза».
Эккеру удалось внедрить в студенческую организацию Мюнхена своих людей, однако агенты Мюллера «разоблачили» их. Они знали, что осторожный медик не являлся членом этой организации, а всего лишь знал об ее деятельности. В ходе расследования арестовали, однако, и его вместе с родителями. Но Эккер уже заранее договорился с Мюллером, что толстого медика тот передаст ему. Отец молодого человека являлся советником по делам здравоохранения. Эккер отнюдь не преследовал цели уничтожить всю семью Хокера. Он видел, как говорят, на двадцать ходов вперед. Он знал, а точнее, чувствовал, что путь к Радовичу ведет через семью Хокер, где ему и следовало раскинуть свои сети, и разработал очень хитрый план.
После того как Хокер был арестован, его не допрашивали, а посадили в камеру с учителем, которого приговорили к смертной казни за то, что он не доложил о существовании подпольной организации. Так доктор узнал, какая судьба ждет его самого. А спустя несколько дней ему пришлось собственными глазами наблюдать за всей процедурой казни. Нервы у Хокера не выдержали. У него перед глазами лежали топор палача и отрубленная голова. Ему дали понять, что то же самое ждет его самого и его родителей. Вскоре Эккер решил, что настало время вмешаться в это дело и ему. Он и на этот раз воспользовался проверенным способом: сделал «признание» в пользу Эрнста Хокера и поручился за него. Когда же молодого человека выпустили на свободу, Эккер сказал ему следующее:
— Дорогой Хокер, в скором времени арестуют не только ваших родителей, но и меня. Ведите себя как подобает настоящему немецкому патриоту. Я бы не хотел разочароваться в вас.
После этих слов слезами благодарности заплакал не только Эрнст, но и его родители. Сами о том не догадываясь, они стали агентами гестапо.
Однако достоверных известий о Радовиче все еще не поступало. Журналист жил и работал, так как его имя постоянно упоминалось в агентурных сводках. Но Эккер все еще верил в свой план. «По своим политическим убеждениям, — думал он, — Радович честный человек и потому не может не дать знать своим близким о том, где он находится»...