...Солнце выглянуло из-за туч, жарким лучом скользнуло по лицу Гезы Берната. Из столовой голосов больше не слышалось. «Должно быть, все пошли отдыхать», — подумал он. Если действительно он решил совершить задуманное, то колебаниям не должно быть места. План, конечно, с какой стороны ни взгляни, рискованный, но лучше ничего не придумаешь. Если ему все же не удастся спасти Радовича, то хотя бы совесть будет чиста.
Бернат снова закурил трубку и теперь гораздо спокойнее, даже как-то равнодушно от начала до конца еще раз обдумал свой план.
Чабу он нашел в гостиной, где тот с Андреа сидел у радиолы и слушал оперные арии. Музыка немного улучшила подавленное настроение Чабы, выражение лица его стало спокойным, взгляд ясным. Бернат подошел к нему, положил на плечо руку и сказал:
— Мне надо поговорить с тобой.
Бернат подозревал, что Андреа снова на него рассердится, но теперь его не интересовало настроение дочери. Вечером он намеревался побеседовать с ней серьезно. Чаба встал:
— Пожалуйста, дядюшка Геза.
— Пройдем в твою комнату, — предложил Бернат, но тут же передумал: — Нет, сойдем лучше в сад. Послушай, дружище, — начал он, — я не стану требовать от тебя честного слова, но хочу, чтобы о нашем разговоре не знал никто. Это относится и к Анди, — добавил он многозначительно. Чаба согласно кивнул. — Говори искренне, от твоего ответа зависит все дальнейшее. Хочешь помочь освободить Милана?
— А ты хочешь обидеть меня, дядюшка Геза? — Чаба нахмурился, с упреком посмотрел на Берната: — Конечно же...
— Я потому спрашиваю тебя, что... — Бернат запнулся. — Впрочем, это уже неважно. Слушай меня внимательно. Ты должен сделать следующее: немедленно ступай к своему дяде и скажи, что хочешь поделиться с ним своими подозрениями, что ты очень переживаешь...
— Так оно на самом деле и есть, — перебил его Чаба, — честное слово...
— Тогда тебе и притворяться не надо. — И Бернат объяснил Чабе, что он должен сказать дяде Вальтеру.
Тот внимательно выслушал его, совершенно не понимая, как это может помочь Милану Радовичу. Ему хотелось узнать об этом подробнее, но Бернат сказал только:
— Это все, что ты должен сделать. Об остальном тебе знать не положено. Я даю тебе очень важное задание, и если Милану удастся освободиться, то львиная доля успеха будет принадлежать тебе.
— Понимаю, — ответил Чаба. — Думаю, что все понимаю. — Он остановился, пригладил растрепанные ветром волосы и неуверенно добавил: — Самым разумным будет, если я немедленно приступлю к выполнению твоего поручения.
— Ты прав, дружище. Я тоже так считаю.
Чаба направился к дому, но, сделав несколько шагов, вернулся:
— А если Анди начнет меня расспрашивать, что я ей скажу?
— Ах, Анди... — задумался Бернат. Он об этом как-то не подумал. А ведь любой, даже самый превосходный план может провалиться из-за непродуманной мелочи. — Так что же мы ей скажем? — Он подошел поближе к Чабе: — Скажи, что я просил у тебя материал для одного из моих репортажей о венгерском студенчестве.
— Думаю, это вполне подойдет.
Чаба снова повернулся и, засунув руки в карманы, медленно пошел к дому. Бернат задумчиво смотрел ему вслед. Вот и положено начало борьбе. А результат ее будет зависеть от того, насколько реален окажется разработанный им план.
Подполковник Вальтер фон Гуттен читал, когда в его комнату вошел племянник. На мгновение им овладело раздражение, но ему все же удалось взять себя в руки. Пожалуй, даже лучше, что Чаба пришел сам, сейчас он ему основательно намылит голову. Подполковник не встал с места, лишь положил книгу на стоящий рядом столики устремил строгий, пристальный взгляд на смущенного юношу.
— Мне надо с тобой поговорить, дядя Вальтер. Можно сесть?
Гуттен показал на кресло.
— Я тоже должен тебе кое-что сказать. — Он вынул из фарфоровой шкатулки кусочек шоколада и положил в рот. — Но давай сначала ты. Можешь закурить или взять шоколад.
Чаба взволнованно потирал руки. Наконец он сконфуженно заговорил:
— Кажется, я совершил огромную глупость. Даже не знаю, как тебе признаться...
— Да уж как-нибудь говори.
— Я сказал Милану... — Чаба перевел дыхание, словно освобождаясь от неимоверной тяжести.
Гуттен схватился за голову, весь напрягся:
— Что ты сказал ему? Говори!..
Чаба закурил, руки у него дрожали.
— Сказал об этом... Ну... сам знаешь...