— Я хотел только поздороваться.
— Добрый день. Я через час уезжаю и вернусь завтра.
— Я надеялся, что смогу поговорить с вашим отцом. Она смотрела на меня, как будто не расслышала:
— Мой отец плохо себя чувствует. Сходите погулять, господин Цёльнер. Побродите немного по окрестностям. Сходите, не пожалеете.
— Куда вы едете?
— Мы основали фонд Каминского. С удовольствием посвящу вас во все подробности, может быть, это пригодится для вашей книги.
— Разумеется.
Теперь я понял: пока она не уедет, я не смогу поговорить с ним наедине. Я медленно кивнул, она избегала встречаться со мной взглядом. Конечно, она меня побаивалась. Кто знает, вдруг я внушаю ей какие-то опасения… Но ничего не поделаешь. Я встал.
— Ну, тогда я поброжу по окрестностям.
Я поспешно прошел в дом, нельзя допустить, чтобы она меня выпроводила. Из-за неплотно прикрытой кухонной двери доносилось дребезжание посуды. Я заглянул в щелку, Анна как раз мыла тарелки.
Когда я вошел, она бессмысленным взглядом посмотрела на меня. Волосы у нее были кое-как заплетены в неопрятную косицу, на ней красовался грязный передник, лицо было круглое как блин.
— Анна! — начал я. — Вы ведь разрешите называть вас просто по имени?
Она пожала плечами.
— Я Себастьян. Называйте меня просто Себастьян. Ужин вчера был восхитительный. Мы можем поговорить?
Она промолчала. Я подвинул к себе стул, снова его оттолкнул и взгромоздился на кухонный стол.
— Анна, нет ли у вас какого-нибудь неотложного дела?
Она недоуменно уставилась на меня.
— Я хочу сказать… вы могли бы заняться им сегодня. Вы меня поняли?
За окном я заметил банкира, который вчера был среди гостей, он выходил из соседнего дома. Прошел по стоянке, выудил из кармана ключ, открыл дверь машины и неуклюже сел.
— Скажу по-другому. Что бы вы ни хотели сегодня сделать, я это… Нет, допустим…
— Двести, — решительно оборвала она меня.
— Что?
— Вы что, идиот или прикидываетесь? — Она невозмутимо смотрела мне в глаза. — Двести, и я уйду до завтра, часов до двенадцати.
— У меня столько нет, — хрипло выдавил я.
— Двести пятьдесят.
— Так не пойдет!
— Триста.
— Двести.
— Триста пятьдесят.
Я кивнул.
Она протянула руку, я достал, бумажник и отсчитал деньги. Обычно я не брал с собой так много; это было все, что я собирался потратить на поездку.
— Ну давай, чего там!
Кожа у нее маслянисто поблескивала; ладонь была такая огромная, что купюры в ней просто исчезли.
— Сегодня днем позвонит моя сестра, я скажу, что мне срочно нужно к ней. А завтра вернусь часам к двенадцати.
— И ни минутой раньше!
Она кивнула.
— А теперь хватит, уходите.
Я нерешительно пошел к двери. Выбросил на ветер столько денег! Но добился, чего хотел! И боже мой, ловко это все обделал, к тому же теперь она у меня на крючке. Осторожно поставил сумку на пол и прислонил ее к стене.
— Господин Цёльнер!
Я испуганно обернулся.
— Вы что, заблудились? — спросила Мириам.
— Нет, конечно… Я как раз собирался…
— Я не хотела бы, чтобы у вас сложилось неверное впечатление, — сказала Мириам. — Мы благодарны вам за то, что вы делаете…
— Да знаю, можете мне не объяснять…
— Сейчас с ним нелегко. Он болен. Иногда ведет себя как маленький ребенок. Но ваша книга для него очень важна.
Я сочувственно кивнул.
— А когда она, собственно, выйдет в свет?
Тут я по-настоящему испугался. Неужели она что-то заподозрила?
— Пока неизвестно.
— Почему неизвестно? Господин Мегельбах тоже не стал об этом говорить.
— Это зависит от многих причин. От… — Я пожал плечами. — От разных. От многих причин. Выпустим как только сможем!
Она задумчиво посмотрела на меня, я быстро простился и вышел. Теперь спуск показался мне очень коротким: пахло травой и цветами, в голубом небе медленно проплывал самолет; я чувствовал себя безмятежно и легко. Получил деньги в банкомате и купил в аптеке новую бритву.
Вернулся в номер и долго разглядывал старого крестьянина на стене. Насвистывал и барабанил пальцами по колену. Небольшое беспокойство я все-таки ощущал. Лег на кровать, не снимая ботинок, и какое-то время смотрел в потолок. Подошел к зеркалу и надолго застыл там, пока не перестал узнавать собственное отражение. Побрился и вдоволь насладился душем. Потом подошел к телефону и, не заглядывая в записную книжку, набрал номер. Трубку сняли на пятом гудке.