Когда «доктор» начал читать один из монологов Галипауда, подражая его манере, на французском языке, глаза бедняги господина Сервета наполнились слезами. Значит, эти слепцы из Дарюльбедаи его не заметили и такому человеку, с такими выдающимися способностями три раза указали на дверь! А раз уж он такой выдающийся талант, то мы не придали большого значения тем ошибкам и остановкам, которые он сделал и в стихах, и в наших текстах. Экзамен был успешно сдан, и занавес опущен.
Мы набрали труппу.
Мужчины: я, Азми, ходжа, Лахути, Садуллах Нури, доктор Рейхан, Пертев и успешно сдавшие экзамен два молодых человека Шевкет и Неджми…
Женщины: Макбуле, Сюхейла, Ремзие, Дюрдане и Мелек с Масуме… Среди экзаменующихся были кандидатуры намного талантливее этих двух девочек, однако Дюрдане знала их близко… Они жили с ней на одной улице. Даже называли Дюрдане тетей. Это были две сиротки, выросшие в бедности. За их порядочность она могла поручиться и надеялась, что Аллах их и дальше не оставит. Даже на солнце есть пятна, а они чисты. Сначала девочек хотели отдать в школу повитух, но они твердили одно — театр. Плюс ко всему и в доме культуры стали выходить на сцену. Она и сама присутствовала на одном представлении и была поражена. Чем набирать неизвестно кого, взять этих, конечно же, намного лучше. Вдобавок Дюрданэ сказала, что сама будет за ними присматривать.
Мечтавший всегда о великом господин Сервет хотел увеличить труппу до двадцати человек. Однако я настоял на пятнадцати.
— Расширение сейчас очень опасно для нашего бюджета, — ответил я и назвал причины.
Я сказал о том, что мы находимся еще в самом начале нашего пути и что я не сомневаюсь в том, что даже после начала нашей работы появятся еще более талантливые ребята, и что потом прикажете делать?
Ссоры между начальником и подчиненным у нас происходили совершенно по-другому поводу. Он, например, считал делом чести платить артистам не меньше, чем это делают в Дарюльбедаи. И при этом приводил мне кучу аргументов. Я, конечно, считал все это вполне справедливым, однако, выслушав до конца, с серьезным видом выступал против.
— Наш бюджет ограничен. Нельзя. А не то я откажусь от места финансиста, — говорил я.
Господин Сервет иногда делал вид, что злится. Но я понимал, что он вполне доволен моей работой.
Он и сам, бедняга, уже был в том возрасте, чтобы понимать, что и он не без изъяна. Поэтому видимость, что один из нас постоянно жмет на тормоза, повышало нашу безопасность. Короче говоря, мы играли друг с другом в расточительного правителя и в предусмотрительного визиря.
Господин Сервет после таких перебранок жаловался ходже, ища у него поддержки:
— Не знаю, правильно мы поступаем или нет?
Казалось, ходжа нашел формулу, выводящую его из этого щекотливого положения. Закрыв один глаз, он словно глубоко задумывался и озадаченно произносил:
— Да, это вопрос!
Не знаю, как ходжа, когда они оставались одни, растолковывал ему ответ на этот вопрос, но каждый раз после беседы подобного рода господин Сервет, сникнув, говорил мне:
— Ты, как всегда, прав! Дай Аллах тебе здоровья. — И продолжал смотреть на меня невинными глазами. — Не знаю я цену деньгам. Насколько меньше будем тратить, настолько сможем продлить эту комедию… Я хотел сказать, наше существование.
Глава десятая
До этого дня ходжа жил у меня в пансионе в Куледиби. Однако это только называлось, что жил. Он нашел своих старых друзей, то тут, то там по всему Стамбулу. И вместе с ними допоздна черт знает где шатался. Приходя под утро с обувью в руках, как загулявший муж, он входил в комнату.
— Откуда ты? — спрашивал я, если не спал.
Он усталым, иногда и подвыпившим грустным голосом говорил:
— С поисков утерянного. Однако, какая жалость, не могу никак найти!
После того как начали работать, он с деревянным чемоданом и зонтиком в руках перебрался в одну из комнат особняка господина Сервета и больше ее не покидал.
Мы все работали не покладая рук. Такой задор, наверное, бывает только у армии, рвущейся в бой, да еще… Да еще в театре. Несмотря на то что я все еще сомневался и не верил в наше дело, я засучил рукава. Но больше всего меня радовало настроение Азми, который после плена превратился в пессимиста. Но теперь я замечал вполне реальные перемены в его характере. Можно было даже сказать, что постепенно он избавлялся от своего пессимистичного настроения. Это был прежний Азми, как и в тот день, когда мы видели канал издали. И как в ту ночь, когда под артиллерийским обстрелом переходили его. Помню, как на мысе среди разрывов снарядов появлялся и пропадал только длинный хищный силуэт Азми-пирата. Я больше ничего не хотел, только бы еще раз увидеть его таким. Это наше приключение того стоило… Однако эта картина в то же время заставляла меня задуматься о новом поражении. И тогда я начинал работать в два раза быстрее. Как сказал ходжа, мы должны были продлить это приключение… Настолько, насколько это будет возможно!