Через несколько дней и я, прихватив с собой Исмаиля, перебрался в особняк. Потому что работа не требовала отлагательств и приходилось трудиться даже ночью.
Для того чтобы подготовиться к гастролям, у нас имелось только сорок-пятьдесят дней. Нужно было спешить.
Но в то же время нельзя было пренебрегать значимостью предстоящего турне по Анатолии. Мы воспринимали его, как генеральную репетицию.
Другого выхода, кроме как поверить в успех нашего дела, у меня не было. В сущности, и в походе на канал происходило то же самое.
Я взялся подыскивать пьесы. Ведь от того, насколько они смешные, настолько быстро они захватят зрителя. Это были разного рода адаптированные пьесы… Одна из них, привезенная в наши Тавры из Южной Франции, — пьеса «Девушка из Мерсина». В общем, пьесы, подходящие под нашу реальность. Произведения, которые заставят смеяться и плакать.
Мы сразу стали репетировать. Я решил, что пока не будут полностью готовы хотя бы четыре-пять из них, мы не поедем на гастроли. Ведь, где бы мы ни оказались, их надо будет ставить одну за другой. Если не драму, то комедию… Я обязательно должен был найти способ завлечь зрителей в наш маленький мир, открывающийся за этим занавесом.
Я представлял, как мы вступаем в схватку, и это вселяло в меня надежду. Во-первых, надо было начать и вывести народ на сцену. Во-вторых, собрать зрителей, причем очень разных. Начиная с непоступивших в школу и шатающихся без дела молодых людей и заканчивая не признающими никаких законов старых вояк.
Что касается пьес, то текст сразу нескольких ролей надо было учить наизусть. Перед началом репетиций текст должен отскакивать от зубов. Все очень старались, но отчуждение все еще ощущалось. Было видно, что актеры еще не притерлись друг к другу. Но со временем и это должно было пройти. Отчаявшимся я сулил роли, которые им, может быть, совсем и не суждено будет сыграть.
Испытывая жажду творчества, мы, как в пустыне, нашли оазис, которым оказался наш театр. Это был наш «последний приют», оберегающий нас от бушующей вокруг нас жизни и борьбы за выживание. Наше убежище, в которое никто чужой не сможет забраться и разрушить его…
Один постановщик, постоянно менявший труппы и известный как человек, которого трудно чем-либо удивить, увидев нашу работу, очень он восхищался:
— Честное слово, я нигде не видел такой дисциплины. Даже в государственных учреждениях, где я работал…
Он научился постоянно держаться в стороне. Может быть, это была своего рода предосторожность, так как он привык на все смотреть с позиции чиновника. Можно было ему и не верить, однако было видно по его настроению, что наша работа ему действительно нравится.
В особняке все еще шла стройка.
— Строимся, строимся, — подбадривал нас господин Сервет.
Господин Сервет… В наших отношениях было что-то ненормальное. С первых дней знакомства испытанное мной отвращение к этому человеку еще не пропало. Но иногда я ощущал к нему чуть ли не родственные чувства…
В особняке мы построили две сцены. На одной из них мы проводили экзамен. Она находилась в саду. Другая была построена в большом зале особняка. Даже для проведения репетиций я не поленился и смастерил несколько простеньких декораций…
Здесь не было заметно вечного разногласия между поколением отцов и детей. Пусть между артистами еще не сложились крепкие дружеские отношения, но все, словно школьники, развлекались. Здесь, как и в школе, вначале чувствовалась отчужденность, потом потихоньку начали образовываться группы по два, три человека. А когда начали работать, группы окончательно сформировались.
Роли были выучены наизусть. Все стали привыкать друг к другу. Поэтому сразу начали репетировать в полную силу. Работали, как и в первые дни, с волнением и радостью. Потом делали передышку. Перерывы между работой я называл передышками, потому что они походили на перемены в школе.