Я вспомнил сейчас эту историю с перевозками под звук вздымающихся под нашим пароходом волн, словно совершил тогда какое-то путешествие. После этого грузового сенегальского судна, которое впоследствии превратилось в полупиратское, свою мечту о путешествиях я осуществил на прекрасном лайнере «Паке», когда впервые отправился во Францию.
Вместе с береговыми огнями погасли и огни на нашем судне. Остался гореть только большой вахтенный фонарь. Я задремал и опять стал видеть сон о Голубом и Черном.
В противоположность Голубому, в котором я представлял себе Ахмета Джеляля той ночью в «Тепебаши», на этот раз я начал видеть его в Черном, бредущим по неизведанным бескрайним просторам… Но вдруг я проснулся от негромкого голоса. Это был голос Макбуле, которая всегда заставала меня спящим.
У Макбуле была слабость. Вернее сказать одна из ее слабостей… Ее тянуло ко мне из-за одной вещи — непреодолимой степени моей отчужденности. Чувствуя, что со мной сможет пережить приятное приключение, она с неудержимой страстью рвалась ко мне. Когда ей казалось, что я нуждаюсь в помощи, она клала голову мне на плечо. Даже иногда заходя дальше, думая, что я не замечаю, подбирала подол платья, оголяя при этом ногу.
В конце концов я даже предположил, что она делает все это, потому что хочет стать любовницей второго человека в театре и тем самым сохранить чувство собственного достоинства и получать главные роли.
Иногда и я подумывал о ней, глядя на ее маленькое детское личико. Однако чтобы не дать повода для сплетен в нашем маленьком мирке, мы просто стали закадычными друзьями.
Макбуле опять поймала меня с поличным.
— А говорили, что устали и будете спать, — сказала она.
— А я что делаю?
— Вы даже не собираетесь спать. У вас ни в одном глазу! — воскликнула она. А потом опять, как ребенок на празднике, продолжила: — Я поняла: вы этой ночью просто решили скрыться от назойливых беспардонных вопросов капитана… — Увидев, что я молчу, она добавила: — Но у вас есть на это полное право… Я и сама еле сбежала от этого назойливого человека.
Иногда транжирство все же брало верх над нашим патроном. Вот и сейчас он хотел, чтобы вся наша труппа хотя бы раз отправилась первым классом. Чтобы, когда наш пароход будет отходить от пирса в Стамбуле, он имел возможность построить всех на палубе, дабы журналисты нас фотографировали. Он считал это вопросом престижа. Я, использовав свое право вето, сказал, что было бы неправильным сейчас слишком выставляться.
— Это реклама для «Нового турецкого театра», — ответил он мне. — В будущем мы все вернем сполна. Мы ведь «Комеди Франсез» этой страны.
— До этого еще далеко, — возразил я.
— Ну, хотя бы надо сфотографировать лидеров труппы: вас как режиссера и женщин-актрис.
— Господин, это вопрос дисциплины, исключений не должно быть.
Увидев мое недовольное лицо, он от безысходности подчинился. Однако он был патроном и, естественно, его машинисточка могла путешествовать первым классом.
На пароходе выискался любитель покрасоваться — подлиза-капитан. Несмотря на то, что на судне имелись элементарные неисправности, например, краны, он пригласил оркестр и разместил его в большом зале. Среди пассажиров судна был один генерал и несколько депутатов.
Одной из причин моего отказа плыть первым классом было то, что я слышал, как капитан говорил, что «развеселит больших людей, находящихся на его судне», а из этого следовало, что будет шумно.
Господин Сервет после перешептываний с капитаном пригласил артисток в первый класс. Со злой шутки ходжи начались насмешки. Он назвал путешествующих первым классом лордами, а всех других — чернью. Однако в течение часа приглашенная капитаном чернь положила глаз на первый класс. За исключением Азми и Ремзие.
Я так хорошо спал на ветру в кресле-качалке, пока Макбуле не испортила мне это удовольствие…
Макбуле сообщила, что забрала Исмаиля к себе в каюту.
— Значит, так? Прекрасная новость… В каюте лордов, естественно, спокойней, хорошо выспится, — сказал я, слегка задев ее.
Она поняла это и, засмеявшись, выложила:
— Не сердитесь, но вы плохой человек! — Потом стала сплетничать о бале и капитане. — Патрон сказал, что я лицо труппы и должна присутствовать. Я нарядилась, накрасилась. Хочешь не хочешь, а все равно пришлось пойти на бал…
Я, сохраняя серьезный вид, еще раз пошутил:
— Конечно, это ведь патрон… Надо подчиняться.
На этот раз Макбуле не выдержала и огрызнулась: