— Не злите меня, господин Сулейман. Вот схвачу одеяло и пойду в третий класс. В самый нос парохода.
— Ладно, сдаюсь, — сказал я, подняв руки.
Она продолжила:
— Помнишь, как звали нашего назойливого директора «той ночью»? — Между собой ту снежную ночь, когда мы впервые встретились, мы называли «та ночь». — Капитан такой же надоедливый, как тот директор. Плюс ко всему еще и подлиза. На пароходе есть депутаты и генерал. Бал устроили в их честь. Нашу труппу позвали, чтобы их развлекать. А наш дурень, подумав, что весь этот маскарад организован для него, заладил: «Наш театр, наш театр».
Макбуле, надев платье, приготовленное для одной пьесы, в которой она должна была играть, отправилась на бал с другими женщинами. Я не пошел, сославшись на усталость. Макбуле после этого приглашения почему-то вернулась не в настроении.
Зная, что я недоволен всем, что происходило вокруг, я не исключал, что она немного играла. Однако, приглядевшись, понял, что настроение у нее и вправду не было.
— Празднество устраивал Надоедливый Прилипала, однако официанты очень бойко все чеки нашему идиоту давали подписывать, — сказала она.
В нашей труппе появилась привычка всем давать прозвища. Еще во время репетиций в Стамбуле они появлялись неизвестно откуда, но приставали навсегда.
Почти у всех было свое. Например, Садуллаха Нури прозвали Господин Пучеглазый. Это прозвище он получил из-за своих неимоверно больших желтых глаз. Он знал, что это придумал ходжа. Потом «пучеглазый» заменили на более тактичное слово и стали называть его Господин Навыкате. Почему-то присоединившемуся к нам позже Газали не смогли придумать ничего оригинального и называли просто Газель. Капитана парохода наши друзья сразу сделали Прилипалой.
Сплетни Макбуле были к месту. Прикидываясь святошей, она продолжала рассказывать:
— Клянусь Аллахом, патрон расстроился, что не смог взять вас с собой и там похвастаться своим режиссером. Однако, с другой стороны, это было ему на руку. Он, не переставая, говорил о театре. Если бы вы находились там, он бы постеснялся… Потом беседа затянулась. Начали играть джаз. Столько болтовни бесплатно выслушать нельзя. Как началась музыка, наших девочек изрядно облапали. А эти Дремлющие Змеи так задрали носы, что аж я поразилась. (Дремлющие Змеи — это Масуме и Мелек.)
У этих девочек много талантов, но за ними нужен глаз, да глаз! — заключила она. — Что тут сказать и наш Одногорбый Верблюд (Дюрдане) была так весела… (Это прозвище Дюрдане получила за свой свисающий второй подбородок и за выпяченные губы, выглядывающие из-под длинного носа.)
Мы для нее приготовим одну-две любовные роли. Пусть потешит самолюбие. На балу один слепой депутат так прижался к нашему Верблюду!
— Слепой?
— Да, скорее всего, слепой. Разве может зрячий обнимать такое? Если честно, то я не выдержала, села рядом и спокойно ей сказала: «Будем надеяться, что ты этим вечером не забеременеешь». Я думала, она рассердится, но ей, честное слово, даже понравилось.
— А вы что, не танцевали?
Я понял, что Макбуле больше всего разозлило, что среди других девушек ей меньше всего уделяли внимание.
— Один раз, — ответила она. — Не могла отказать одному генералу. А потом Прилипала стал приставать…
— С танцами?
— Ах, если бы так! Он же знает, что я «известная солистка». Сразу поднялся. Пару раз хлопнул в ладоши, призывая к тишине, и начал: «Многоуважаемые гости! Их превосходительство приказывают… Наша солистка споет нам песню». Чтоб я ослепла, если вру! Так и выразился: «Приказывают… Солистка госпожа Макбуле из своего прекрасного репертуара исполнит несколько песен!» Я не люблю равнодушие. В ту снежную ночь не подорвала свой голос, только из-за теплоты, царящей в зале. Больше не найдя что ответить, я сказала ему так: «Я уже не пою. Я ушла на заслуженный отдых!»
«А мы вас попросим вернуться!» — воскликнул капитан.
Мне так и хотелось ему ответить: «А что, если вас после вашего выхода на пенсию заставят стать капитаном маленькой, задрипанной лодки…»
— Злая вы, госпожа Макбуле, — произнес я.
— И наш патрон тоже оригинал. Машинисточка избавилась сегодня от своей лягушечьей шкурки. Словно вышла из кокона шелкопряда. Вырядилась в шикарное шелковое платье. Наверное, наш транжира прикупил ей целый гардероб…
Я понимал, что принимать сторону Макбуле стало бы неправильно. Потому что потом ее трудно было бы сдержать.
— Госпожа Макбуле, патрон — это патрон! С вашего разрешения, пусть он сам решает, как ему поступать, — одернул ее я.
— Как прикажите, ваше величество!