— Оба сразу сломаю. Сиди, где сидишь! — крикнула Макбуле.
Господин Зафер не понимал значения этих слов, но от души смеялся, а мы вместе с ним.
Газали даже хрюкал от удовольствия. Увидев это, ходжа заорал:
— Задохнешься, олух!
Потом все дружно стали просить Макбуле спеть.
— Нет, — отрезала она. — Я поклялась!
— Да распались уже, разве клятва чего-то стоит, — сказал я.
— Ты доведешь меня до слез, господин Сулейман, — произнесла она и вправду заплакала. А потом стала жаловаться.
— Я осталась, — сказала Ремзие, — однако что мне делать.
Она сказала это, словно задала вопрос, однако было видно, что она решила делать.
— Госпожа Макбуле зареклась. Однако я попробую спеть, подражая ей. Я много раз слышала ее прекрасный голос, — сказала она.
Взяв стоящий в углу уд, она села, подобрав подол платья, и начала исполнять песню, которую Макбуле раньше постоянно пела.
Она пела немного иначе. Я подумал, что Макбуле обидится на нее. Однако у этой бедной женщины и в самом деле ко всему красивому было какое-то особенное отношение.
— Кроха ты моя, — начала она. — И я, как ходжа, поступила бессовестно, злословила о тебе. Хотя из-за этого переживала после той ночи. Подойди, дай я тебя расцелую.
Когда она это говорила, бедняжка казалось такой молодой и красивой!
— Долой клятву, — сказала она немного погодя. — Давай, ходжа, бери свой уд и как последний номер нашей программы споем с тобой господину Заферу.
После пения ходжа придумал монолог — настоящее произведение искусства, в котором рассказывалось о том, как господин Сервет умоляет своих детей и раскаивается во всех своих поступках. Было так весело! В одном месте, прервав свое выступление, он произнес:
— О Аллах, какой же я бессовестный человек, хотя это и шутка. В шутке нет злого умысла, однако все равно некрасиво. Ведь благодаря этому человеку мы провели несколько прекрасных месяцев. Я бессовестный, но ничего не могу с собой поделать.
Почти в полном составе мы собрались еще раз и сели в поезд. Не хватало только Пертева. Он за день до этого получил телеграмму, прочитав которую поменялся в лице.
— Мой дядя тяжело болен. С вашего разрешения, я поеду, — сказал он.
На следующее утро, отдав причитающуюся ему часть денег, мы отправили его домой. Пучеглазый, опять занявшийся делами кассы, воскликнул:
— У него нет на это права!
— Ну что ты, Пучеглазый, не становись таким бессовестным, как я и Макбуле. Дай парню то, что ему причитается! — сказал Ходжа.
— Почему сразу бессовестный?
— Ладно, ты знаешь, о чем это я. Как ни крути, а он наш друг. Пусть благополучно доберется до Стамбула. Смотри, и господин Зафер так же думает. Это его порадует даже больше, чем нас.
Я смущенно улыбался. Полученная телеграмма была подделкой, чтобы избавиться от Пертева. Как сказал ходжа, это было настоящим бесстыдством. Текст телеграммы диктовал ходжа, а писала Макбуле. А Ходжа еще и давал наставления Макбуле.
— Подчерк должен быть похож на подчерк телеграфиста. Такой же безобразный, поэтому я и попросил тебя написать, — говорил он.
Текст телеграммы был следующий: «Приезжай первым пароходом, жду тебя. Друзьям скажи, что дядя тяжело болен».
Внизу поддельный адрес.
— Однажды, когда господин Сервет думал, как избавиться от этого парня, я подсказал это, — смеясь, сказал Ходжа. — Однако осуществиться этому суждено было только сейчас.
Дядьку тоже подумывали отправить. Хотя куда он поедет? Жена господина Сервета поклялась его обратно не брать. Однако и нам он был в тягость.
Глава двадцать четвертая
Мы ехали в поезде, состоящем из вагонов, похожих на старые трамваи, которые в свое время тянули лошади.
Однажды поезд сошел с пути, и господин Зафер, как диктатор, отдавал приказы машинистам. Ходжа, который ужасно боялся, всю дорогу проклинал этот поезд. Господин Зафер часто останавливал узкоколейку и говорил: «Прошу!», сажал Макбуле по середине и, раздавая команды направо и налево, фотографировал нас.
Опять пошли шутки.
— Наверное, у нас не получится без патрона. Даст Аллах, может, что и получится! — сказал ходжа и перешел к другой теме. — Патрон не может без фаворита. Я думаю, что наша труппа жива только благодаря тебе. Ну чего тебе стоит. Улыбнулась бы ты ему пару раз, что ли.
Эти слова, с одной стороны, ласкали самолюбие Макбуле, а с другой — выводили из себя.
— Да что с вами? — вскрикнула Макбуле. — Вы меня еще засватаете этому типу.