— Спаси Аллах, увидят голую женщину. Что потом будет… — испуганно произнес Газали.
— Ладно тебе, можно подумать, местные очень одеты, — сказал ходжа.
Мы словно находились внутри комичной декорации к неожиданной опере.
В воде не было ни веточки. И то, что мы вначале приняли за водоросли, оказалось какими-то большими листьями.
Хаккы, открыв свою жестяную коробку со всякой всячиной, стал укладывать туда речную рыбу, которую ему давали курды.
В эту ночь ходже пришлось туго.
Одна старуха что-то говорила Газали на курдском языке.
— Она спрашивает: «Если я умоюсь речной водой, не прочтет ли ходжа надо мной молитву», — перевел Газали.
— А как же, прочту! Да еще приворот сделаю. Захочет и в Высший Суд прямиком.
— Хватит тебе паясничать. Глядишь, и заработать сможешь! — сказали мы.
После этих слов ходжа начал читать молитву над старухами и молодыми женщинами. Ходжа во время снятия порчи слащаво говорил с молодыми женщинами, рассматривал их ножки и дотрагивался до груди.
— Ходжа, хватит, пора за стол, — произнесла Макбуле. — У нас еще впереди много дела. Наш «Новый театр» поставит здесь один из лучших своих спектаклей! Всем известную «Румяную девушку».
Барабанщик бил в свой барабан. Курды танцевали. Теперь настала наша очередь.
— Они же не понимают по-турецки.
— Кто не поймет языка песен! Будем играть свой спектакль.
У нас не было нехватки в декорациях и бутафории. Светила луна. Мы словно играли в античном театре под открытым небом.
Труппа заняла свои места. Представление началось.
Ремзие играла главную роль. Может, эта ночь была именно той ночью, где она совершенно в другом мире потеряла себя.
Пучеглазый обратился к Хаккы и Горбуну с предложением решить как-то денежный вопрос.
— Мы театральная труппа, и сбор денег — это как традиция. Иначе нам потом не будет везти, — сказал он.
Предложение Пучеглазого вызвало во мне отвращение. Ведь мы гости. Ремзие с криком бросилась мне на шею. Однако, сразу придя в себя, отстранилась.
Как и ходжа, она в этот вечер превзошла саму себя. Она учила слова о любви на курдском языке и переделывала их на турецкий лад. Ходила с листиком в руках, читала стихи и пела.
Курдам очень понравилась наша игра.
— Мы хотим с вами сыграть! — говорили они.
И вот мы уже все начали веселиться.
Когда свадебное торжество закончилось, Ремзие опять бросилась мне на шею и поцеловала. Потом, словно застеснявшись или даже испугавшись, отстранилась. А после стала целовать всех, кто ее поздравлял.
Зачем вообще нужен язык? Мы все добавляем в молитву свое слово. Газали в тюрбане молится и заключает брак.
— Взял девушку в жены? — спросил он.
Курд, пританцовывая, отдает дочь.
— Вот вам и цыганская невеста, — произнес ходжа.
Бедная Ремзие была великая артистка, она заслуживала, чтобы ее так называли. А в эту ночь особенно!..
Снова курды пошли в пляс. За ними Хаккы со своими фокусами. Дядька тоже танцевал. Это было настоящее гала-представление.
Вдруг нам сообщили, что пришел старшина волости. Мы с радостью пригласили и его. Пока Хаккы глотал огонь, старшина волости наклонился ко мне и сказал:
— Рад приглашению!
В это время я посмотрел на луну и увидел, что она садится где-то очень далеко за горизонтом, и меня охватил ужас.
Могла ли быть связь между ранее невиданным заревом, которое охватило небо, словно огнем, и этой деревней? Не знаю. Но между птицами, летящими на юг, и заревом связь определенно была, потому что скоро зима. Как это случалось и раньше, среди нас нашлись те, кто не хотел спешить. Особенно ходжа настаивал на том, чтобы остаться. И те, кто говорил «нельзя», делали это специально, чтобы задеть его. Однако нам пора было в путь. И все это чувствовали.
Наконец наступило утро. Нас опять позвала дорога. Вечер, который казался таким близким, почему-то никак не наступал.
На нашем пути нас ждал еще один сюрприз. Это была гробница. Причем совсем новая. Архитектура этой гробницы до того напоминала стамбульскую, что мы не поверили своим глазам. Ее построили в память о ребенке одного из пашей, сосланных в ссылку.
Местные объяснили, что это губернатор построил гробницу в честь дочери паши. Камни были специально привезены из Диядина.