Мы следуем примеру пса. Мы вытираемся, забираемся под одеяло и спим.
***
Я просыпаюсь ближе к вечеру.
Мне тепло, уютно, и меня переполняет то тяжелое удовлетворение после глубокого сна. Я моргаю, переваривая тот факт, что я прильнула к боку Трэвиса.
Когда я заснула, мы не соприкасались, но теперь точно соприкасаемся.
Мы соприкасаемся вообще везде. Его рука обвивает меня, моя щека прижимается к его коже. Моя рука покоится на его животе.
Я слегка меняю позу, чтобы взглянуть ему в лицо.
Он не спит. Наблюдает за мной.
Я сонно улыбаюсь.
— Я перекатилась на тебя?
— Что-то типа того.
— Извини.
— Не за что извиняться. Я не возражаю, — он не перекладывает меня. Он уютно прижимает меня к себе одной рукой.
У меня нет причин ему не верить. Может, он не возражает против таких обнимашек со мной.
Я решаю не шевелиться. Мне нравится то, каким правильным это ощущается.
Он помылся только пару часов назад, но уже слегка пахнет Трэвисом. Я льну еще ближе.
Он свободной рукой смахивает выбившиеся пряди с моего лица. Остальная масса все еще пребывает во влажных растрепанных косах.
— Хорошо вздремнули, — говорю я.
— Ага.
— Ты поспал?
— Примерно час.
— И с тех пор лежишь, проснувшись?
— Конечно. Не хотел тебя будить. И ты же целый день заставляла меня давать отдых лодыжке.
Я хихикаю и сжимаю его бок, ища мягкую плоть, за которую можно ухватиться. Такой нет. Этот мужчина тверд везде.
— Тебе правда нужно беречь лодыжку.
— Этим я и занимался.
— Когда ты в последний раз дремал днем?
— Понятия не имею, — он на мгновение поднимает взгляд к потолку. Затем добавляет: — Наверное, сразу после рождения Грейс. Она, бедняжка, всегда полночи плакала. Я дремал в воскресенье после обеда. Мы оба выматывались.
— Не сомневаюсь, — я удивлена, что он делится таким, но не хочу выдавать свой шок. Я не хочу разводить из этого шумиху, а то он снова отгородится.
— У Шэрил были проблемы с кормлением грудью, так что мы в половине случаев давали ей бутылочку. Я со своей стороны тоже старался, вставал ночью, чтобы покормить Грейс. Потом шел в мастерскую, работал весь день и возвращался домой, чтобы повторить все снова. Я месяцами чувствовал себя ходячим трупом.
— Охотно верю. Моя бабушка говорила, что Бог делает это нарочно — делает молодых родителей такими вымотанными, чтобы у них не было энергии по-настоящему переварить, что означает для них рождение ребенка.
Трэвис фыркает. Задумывается на минуту. Затем усмехается.
— Да. Звучит верно.
Я очень хочу задать вопрос, но не знаю, осмелюсь ли.
Я продолжаю прижиматься к его боку, легонько поглаживая живот. Наконец, я небрежным мягким тоном интересуюсь:
— Что случилось между тобой и Шэрил?
Он слегка пожимает плечом. Лицо выражает смирение.
— Мы развелись. Прямо перед ударом астероида. Мы поженились, когда нам было по восемнадцать, сразу после школы. Какое-то время мы были счастливы. Она хорошая женщина. Просто мы не особенно… подходили друг другу и не увидели этого, пока не стало слишком поздно. Мы рано поженились. А потом выросли и поняли, что… не ладим. В любом случае, мы постоянно ссорились. Готовы были порвать. Потом Шэрил забеременела. Это стало неожиданностью для нас обоих. Так что мы решили наладить отношения.
Мое сердце часто стучит, и я не знаю, от чего. Наверное, от волнения. От того, что Трэвис открывается мне, как никогда прежде.
— Но все равно не сработало?
— Неа. Дети не исправят того, что уже сломано. Так что мы все же расстались. Развод был узаконен прямо перед падением астероида. Но тогда… — он снова пожимает плечом, и одна его рука отрешенно держит мою косу. — Все стало иначе. Она и Грейс переехали обратно ко мне, когда дело начало принимать паршивый оборот. Мы уже не были женаты, но Грейс нуждалась в заботе от нас обоих. Затем Грейс заболела, и ей становилось все хуже.
Когда Трэвис не продолжает, я тихо спрашиваю:
— Что стало с Шэрил?
— Она уехала. Вместе с остальными жителями города.
Это поражает меня настолько, что я не в силах скрыть реакцию. Я сажусь на кровати и смотрю на него широко раскрытыми глазами.
— Она уехала? Она бросила тебя с Грейс?
— Не говори так, — голос Трэвиса звучит низко и хрипло. — Все было не так. Я уже не ее муж. Просто отец Грейс. А Грейс была… — он прочищает горло и отворачивает лицо. — Грейс уже была, считай, покойницей.
— Но она уехала.
— Не думаю, что она бросила бы Грейс, если бы не знала, что я остаюсь. Мы знали, что Грейс осталось жить несколько недель, и отъезд из Мидоуза для Шэрил был единственным шансом выжить. Она знала, что я буду заботиться о Грейс до самого конца. Ей было очень больно уезжать. Но у нее не было выбора. Я ее не виню. И не хочу, чтобы ты ее винила.