После молитвы никто мною не интересовался почти до самого обеда. Сидел на шатком дачном стуле, думал. Непонятно, что будет дальше. Удастся ли вызволить Танюшку и Ежа… Отвратительные лезли в голову мысли. Затем нашлась работа: разогревать в микроволновой печи deep-frosted обеденные пайки, закатанные в фольгу. Справился быстро — как раз успел к тому моменту, как мои сотруднички вышли из отсеков, весело болтая. Сели жрать. Поглядывали с интересом, но никто и слова не сказал. Наверное, без разрешения Рашида они и пукнуть боятся. Появился Рашид. Швырнул мне блестящий сверток — разогреть, потом пальцем молча указал в дальний угол. Вот оно что, догадался я: неверный не может есть с мусульманами за одним столом. Что же, взял свой стул, отполз подальше. Черт с ними, со скотами. Лишь бы освободили моих, лишь бы их только освободили… А если нет? Если Марк просто соврал? Но зачем? Им ведь нужно, чтобы я действительно работал, разве нет? А жену с дочкой будут держать в заложниках… О, мать твою!.. Положил обед на колени. Развернул, обжигая пальцы, горячую фольгу. Обычный безвкусный набор, как в самолете: куриная котлета, порошковое картофельное пюре, консервированный горошек и морковь. Неважно кормят бойцов с мировым империализмом. Небось закупают эти обеды на год вперед, забивают ими холодильные камеры. И то верно: откуда еде в пустыне взяться? Ближайший супермаркет — в двухстах милях. Никаких приборов мне не выдали. Правоверные получили пластмассовые ножи и вилки, я, русская собака, должен был обходиться без них. Стерпим. После зиндана вилки-ложки необязательны. Сидел, ел руками. На меня пялились с любопытством, как на дрессированную обезьяну. Я — на них. Неагрессивные, по-моему, даже симпатичные ребята. Толстый-носатый сосредоточенно уминал свою котлету. Негр увлеченно трепался, размахивал в воздухе вилкой. Он мне даже понравился, этот негр. Веселый раз-долбай-парень, лет ему, может, двадцать пять, — что он здесь делает? Вдруг поймал себя на мысли, что этот раздолбай работает на террористов. Судя по его виду, вполне добровольно.
Обед закончился, все пошли работать. Я — тоже. Собрал объедки и остатки фольги в два разных пластиковых мешка с завязочками, протер столы, снова вымыл пол. Дежурил. Так прошло четыре дня.
…Да, прошло четыре дня. Я не прикасался к компьютеру. Подметал, мыл. Вылизывал коридор, общий сортир. Убирал за всеми после обеда. Никто со мной не заговорил ни разу. Только Рашид бурчал себе под нос, жестами отдавал команды. И не было никаких новостей. Никаких. Обращаться к Рашиду не хотел. Понимал: бессмысленно. Он явно новому сотруднику был не рад. Меня ему навязали, собаку неверную. В коллективе места мне не было. Ни молиться, ни есть со всеми за одним столом я не имел права. Хорошо хоть вообще кормили. Молились они как положено — пять раз в сутки. К исходу второго дня почувствовал, что схожу с ума. Тюрьма, подземная тюрьма! После работы — в камеру. Гулять негде. На поверхность выход воспрещен. Если хочешь, смотри телевизор. Там всегда один и тот же мусульманский канал. Агитационные фильмы, народные песни-пляски, проповеди, длящиеся по два-три часа. Иногда показывают Абу Абдаллу. Ни единого слова не понять. Хоть вешайся. Я не мог спать. Ложился, забывался легким тревожным сном на час-полтора, потом неизменно просыпался. Вставал с койки, бродил по комнате, литрами пил чай «Лондон Бридж» из пакетиков. Отвратительный рыжий чай. Если так будет и дальше, не выдержу, думал я. Просто не смогу. Или рехнусь, или постараюсь как-нибудь наложить на себя руки. В одну из ночей, когда стало особенно невыносимо, пытался перерезать себе вены тупой бритвой «Жиллетт». Ничего не вышло. Даже царапина оказалась неглубокая, с трудом из нее выступила пара капель крови. Нет, нет, так нельзя… Нельзя! Таня, девочка… Я должен держаться. Должен держаться! Ради них, только ради них. Вытерпеть все, что угодно, все вытерпеть. Но почему мне ничего не сообщают?! Почему?!! Что произошло, что там могло случиться?..
События сдвинулись с мертвой точки неожиданно. Я мыл пол в дальнем конце зала. Бессмысленно возил шваброй взад-вперед. Рашид куда-то исчез с самого утра, черти его унесли. Вдруг ближайшая ко мне дверь приоткрылась, показалась курчавая голова негра.
— Hey, russian! — одними губами шепнул он мне. — Ссать хочешь?
Я поскрипел зубами. Издевается, подумал, тварь.
— Пошли отольем, — вполголоса продолжал негр. — Сейчас зайдешь в туалет, понял? Потом я. Только тихо.
Хрен его знает, чего он хотел. Может, голубой? Ладно, я пошел, захватив швабру. Может, отбиваться придется, мало ли…
— Хэлло. — Негр появился минут через пять, опасливо озираясь. Протянул руку. — Пит меня зовут. Слушай, ра-шен, ты что-нибудь понимаешь в программировании?
Говорил с британским акцентом, довольно прилично.
— Допустим.
— У меня проблемы, — продолжал он шепотом. — Факен шит. Я уже один раз эту работу завалил, завалю второй — мне крышка. Поможешь, рашен?
— Не знаю, — пожал я плечами. — А что случилось?
— Ты после обеда еще раз отлить сходи, я тебе алгоритм покажу, о'кей?
Целую ночь просидел над его алгоритмом. Любопытная, для on-line banking, задача. Суть в том, что деньги переводятся со счета на счет совершенно особым образом. Скажем, вам нужно перевести из Азии в Европу определенную крупную сумму. Например, пять миллионов долларов. Такая операция будет сразу зарегистрирована контрольными службами. Если полиция следит за вами, отправитель и получатель вычисляются в несколько секунд. Что делает программа? Она дробит перечисляемую сумму на сотни произвольно выбранных: 1028 долларов, 8171 доллар и так далее. Каждый из мини-платежей переводится на произвольный счет в энном банке, до которого, естественно, не доходит, но отправляется с полдороги туда, куда нужно. Все равно что рассыпать мешок гороха, а потом его собрать. Программа собирает все части в целое только на счету получателя, но ни одна контролирующая система не в состоянии засечь операцию. Их компьютеры реагируют на суммы не менее пятисот тысяч. Умно, очень умно. Талантливо. Но у Пита не получалось главное: собрать все горошины в мешок. Программа не распознавала определенную часть платежей, счета которых включали в себя три одинаковые цифры. Примерно четверть денег исчезала бесследно. Раздолбай Пит, полагаю, не увидел этого в алгоритме сразу. Плохо его учили… не знаю где. И заказчик, видимо, погорел, потерял пару-тройку миллионов. Бедный Пит.
Сперва ни черта у меня не выходило! Мозги, после всего, что было, как склеились. Но затем вдруг осенило. Бросился к столу, словно поэт какой-нибудь, схватил переданный Питом огрызок карандаша, бросился писать. Муза, блин, посетила. Короче говоря, переводимая микросумма должна быть логически связана с номером искусственного счета, на который она якобы переводится. Программа собирает горошины по принципу четкой связи «сумма — номер счета». Конечно, это был набросок, эскиз. Но — красиво. Мне самому понравилось. В последнее время уже и не верилось, что на что-то способен. Особенно после зиндана.
Связь у нас осуществлялась через туалет. Но уже более грамотно, по-шпионски… (Сейчас перечитал написанное, вспомнил, посмеялся. А ведь действительно так и было! Вначале оставлял свои записи за бачком. Потом нашли лучший вариант. Упаковывать бумаги в пластиковый герметичный мешочек и прятать в самом бачке. Я, правда, потом понял, что задание — учебное, тренировочное. Такому асхолу, как Пит, эту программу самому ни за что не написать.)
Через несколько дней, когда все было готово, глубокой ночью он вдруг поскребся ко мне в дверь. Я не спал — это стало обычным явлением. Ни слова не говоря, перехватил мою руку у выключателя, не позволил зажечь свет. В полной темноте прокрался в ванную-сортир. Уволок меня за собой. Шепнул:
— Во всех комнатах стоят камеры.
Негр в абсолютной темноте — это что-то. Белки глаз и зубы фосфоресцируют, даже страшно. Вложил в ладонь плоскую металлическую фляжку. Я отхлебнул — спирт! Почти неразбавленный. Закашлялся дико, он запечатал мне рот, зашипел. Потом беззвучно глотнул сам, шепнул:
— Спасибо, друг. Если бы не ты… Факен мазер, если бы ты знал, в какой я заднице!