То, что, Сайго упоминает в своем стихотворении Су By (около 140—60 г. до н. э), представляет собой доста-точно любопытный факт. Су By был полулегендарным чиновником династии Хань, который был направлен с дипломатической миссией к гуннам, кочевому народу Центральной Азии. Гунны взяли Су By в заложники и заставляли его перейти на свою сторону, но безуспешно. Пытаясь сломить его волю, гунны подвергали Су By самым тяжким испытаниям, и изображения Су By, в одиночестве пасущего овец среди бескрайней среднеазиатской степи, стали излюбленной темой в китайской и японской живописи. Стойкий в своей преданности, Су By не только отказался присоединиться к гуннам, но и завоевал уважение ханьских чиновников, которые им покорились. В 81 г. до н. э., продержав Су By в плену около двадцати лет, гунны смягчились и отправили его домой. Лучшие годы своей жизни Су By провел в плену, но, как в старости, так и посмертно, его прославляли за несгибаемую преданность принципам. Если Сайго собирался спровоцировать войну в Корее, то образ Су By кажется весьма странной метафорой. Напротив, история Су By говорит о том, что ненасильственная и несгибаемая преданность принципам является признаком по-настоящему цивилизованного человека.
Второе имя, Ян Чженьциня, напоминает об одном из более ранних стихотворений Сайго, посвященных политике. Сайго сравнивал себя с Яном в 1864 году, когда он думал о войне с Тёсю. Сайго тогда не был уверен в том, кем являются лидеры Тёсю, отъявленными изменниками или же просто людьми, сбившимися с истинного пути, и поэтому он предложил отправиться в Тёсю, чтобы добиться от них признания своей вины. Сделав это, он либо спровоцирует войну, предоставив, таким образом, конкретное доказательство измены Тёсю, либо получит извинения и тем самым гарантирует мир. На самом деле поездка Сайго в Тёсю стала отправной точкой для создания союза Сацума — Тёсю. Но в 1864 году, как и в 1873-м, Сайго не имел четкого плана в отношении своего соперника, а руководствовался лишь твердым намерением поддерживать то, что он воспринимал как честь императорского дома. Это ощущение скорее моральной, чем практической причины еще более усиливается следующей строкой стихотворения, где Сайго пишет о том, что он намерен наставлять своих наследников деяниями, а не словами. Эта строка является ссылкой на Сато Иссаи, который проводил разграничение между ученым человеком (кэндза) и просветленным или мудрым человеком (сэйдзин). Ученый человек стремится к тому, чтобы понять смерть, и, подчиняясь критическому мышлению, пытается научить своих наследников через икун, собрание письменных рецептов. Однако мудрец не пишет икун, потому что он делает свои слова и деяния моделями поведения для наследников. Мудрец, продолжал Сато, может умереть спокойно, поскольку он понимает, что жизнь и смерть, как день и ночь, всего лишь части единого целого. Здесь Сайго провозглашает, что его миссия в Корею не является практичной или рациональной: его заявления противоречивы, потому что он не обдумал полностью последствия своих действий. Однако для Сайго это не представляет никакой проблемы, поскольку он пытается подражать мудрому, а не ученому человеку. Его миссия была исключительно моральной. Сайго не беспокоило, будет он жить или умрет, если только ему удастся отстоять честь императорского дома.
Сайго высказывал схожую позицию в своих более поздних письмах, посвященных Корее. В 1875 году, после того, как он покинул правительство, Япония форсировала развитие отношений с Кореей. 20 сентября японский корабль «Унё» зашел в корейские территориальные воды под предлогом выполнения разведывательной миссии. Японцы успешно спровоцировали огонь со стороны корейских береговых батарей, а затем ответили с сокрушительной силой, уничтожив как береговые батареи, так и форт на острове Йонджон. Японское правительство, теперь возглавляемое Окубо, использовало этот инцидент для того, чтобы отправить в Корею боевые корабли и заставить корейцев начать переговоры. Согласно заключенному вскоре договору, Корея признавала японское императорское правительство, открывала для торговли свои главные порты и обеспечивала экстерриториальность для японских подданных в Корее. По всем практическим стандартам это был подлинный триумф дипломатии канонерок, но Сайго думал по-другому. Тактика, использованная японским флотом, была нарушением «небесных принципов». Нет ничего плохого, утверждал он, в том, если Япония и Корея начнут войну, но боевые действия должны основываться на явном и серьезном конфликте принципов. Спровоцировав Корею таким «вероломным способом», японское правительство не сумело сохранить верность принципам и продемонстрировало только то, что оно «презирает слабого».