Наступила глубокая тишина. У Фрунзэ мелькнула мысль, заставившая его, по крайней мере на какое-то время, по-другому взглянуть на сообщение Марии Ангелини: «Значит, Пантази преследовал цель завладеть конвертом, двадцать лет находившимся на хранении у госпожи Ангелини. Пантази сочинил легенду о том, будто он полковник госбезопасности. Так почему же он столь поспешно покинул страну, не завладев конвертом? Уж не является ли Павел Дюган тем самым вторым Пантази?»
— Прошу извинить меня, — промолвила Ангелини. — Я сама презираю женщин, которые плачут на людях. — Она вытерла слезы платочком. — Но мне слишком нелегко расставаться с ним… — Она положила конверт на стол и подтолкнула его к Лучиану.
Капитан не верил своим глазам; ему вдруг стало нестерпимо жарко. Он взял конверт и прочитал на расстоянии:
«Прошу ровно через двадцать лет после моей смерти передать этот конверт властям. Это мое последнее желание. Кодруц Ангелини. 7 июля 1944 года».
— Итак, выполняя желание Кодруца, я передаю конверт вам. — Мария Ангелини вновь обрела аристократическую осанку, гордо вскинула голову, и только серебристые пряди волос, выбившиеся из-под шляпы, напоминали о пережитом ею волнении.
— Спасибо вам, госпожа Ангелини.
— Таково было последнее желание моего сына. — Она закрыла сумочку и посмотрела на Лучиана светло-голубыми глазами. — А теперь скажите, пожалуйста, как быть с Павлом Дюганом? Товарищ полковник говорил, что лично хотел бы присутствовать при встрече с ним.
— Посмотрим, как он решит… Может, сам сумеет выбраться, а может, поручит мне или капитану Фрунзэ встретить Дюгана.
Не отрывая глаз от конверта, женщина сказала усталым, мягким голосом:
— Мне все равно… Я только хочу наконец перевернуть эту страницу раз и навсегда. Вы извините меня, но я пойду… — С этими словами она встала.
— Товарищ Фрунзэ проводит вас. Он подвезет вас на машине…
— Нет-нет, спасибо, — отказалась она. — Вы очень любезны, но я хочу пройтись по Чишмиджиу… Небольшая прогулка по парку пойдет мне на пользу.
Провожая женщину до дверей, Лучиан еще раз поблагодарил ее:
— Вы оказали нам очень большую услугу…
Когда дверь за Марией Ангелини закрылась, в диктофоне раздался голос полковника Панаита:
— Капитан Лучиан, берите конверт, и немедленно ко мне.
— Слушаюсь! — ответил Лучиан и хотел было добавить: «Разрешите снять форму?», но решил не тратить зря времени.
Полковник Панаит взял конверт и, прежде чем вскрыть ею, несколько раз внимательно оглядел со всех сторон.
— Давнишний… Сразу видно. — Потом, сдвинув брови, медленно прочитал: — «Прошу ровно через двадцать лет после моей смерти передать этот конверт властям. Это мое последнее желание. Кодруц Ангелини. 7 июля 1944 года».
Полковник поднял голову и вопросительно посмотрел на Лучиана:
— Ну как, вскроем?
Не дожидаясь ответа, он торопливо пошарил по карманам, достал небольшой перочинный нож, которым обычно затачивал карандаши. Лучиан следил за его движениями, сгорая от нетерпения. С таким же нетерпением он наблюдал, как лезвие разрезало конверт наподобие книжных страниц.
— Так… — сказал Панаит, довольный проделанной операцией. Потом он приоткрыл конверт и заглянул внутрь, затем не спеша, словно намеренно испытывая терпение подчиненного, осторожно извлек послание Кодруца Ангелини. — М-да! И бумага старая, японская, — констатировал полковник. — Теперь такой не сыщешь… — И, развернув письмо, заключил: — Все же нужно послать и конверт и письмо на экспертизу в лабораторию.
«Что он тянет? — с досадой думал Лучиан. — Ведь это послание с того света. Неужели ему не хочется поскорее узнать, о чем там говорится?»
— Почерк на конверте и почерк письма одинаковы, — сказал Панаит, разглаживая листок.
Лучиан в это время успел разобрать первые слова: «Когда вы…»
— Вот послушай! — произнес полковник и наконец начал читать:
«Когда вы вскроете конверт, меня уже не будет на этом свете. Через час-два, в любом случае до рассвета, меня отведут на место казни. Умру я, унеся в могилу тайну своей смерти. Я не знаю, какой будет моя страна через двадцать лет. Война еще в полном разгаре… война, которой мы, румыны, не хотели. Но уже сейчас абсолютно ясно, чем она закончится. Гитлеровская Германия потерпит поражение. Мне трудно предугадать, что принесет послевоенное время. В эти мгновения, последние мгновения своей жизни, я хочу пожелать моей родине мирного и светлого будущего.