— Вспомнил, какой я видел однажды Норму Тейлор. Она танцевала в «Алхамбре», — признался Фрунзэ. — Белокурая, стройная, ноги длинные, словно выточенные из мрамора.
Лучиан хотел продолжить чтение, но полковник попросил его подождать немного. Он написал несколько строчек в блокноте, потом вызвал дежурного, протянул ему вырванный из блокнота листок и приказал:
— Узнайте, нет ли в архиве каких-нибудь данных по этим вопросам.
— «Гроб из Жилавы сопровождал агент Ницэ Марин, — читал дальше Лучиан. — Он не постеснялся заявить мне, что начальство приказало ему наблюдать за гробом и погребением. Но вел он себя деликатно и ни во что не вмешивался. Кроме него, со службы Кодруца никого не было. Кому нужно, провожать в последний путь предателя? Агент оставил нас лишь после того, как увидел, что могильщики кладут на могилу венки. Жак Попа был с нами до последней минуты.
В тот же день, вечером, после поминок, к нам пришел молодой мужчина. Протянув мне свою визитную карточку, он объявил, что хотел бы поговорить со мной с глазу на глаз. Звали его Маноле Брашовяну. Он был назначенным адвокатом моего сына…»
— Запишите и эту фамилию, капитан Фрунзэ! Кто знает, может, он еще жив, — прервал чтение Панаит.
— Ма-но-ле Бра-шо-вя-ну, адвокат… — по слогам повторил Фрунзэ, делая пометку в своем блокноте.
— «Мы прошли в спальню, где за стопкой книг я спрятала оставленный Кодруцем конверт. Выразив мне соболезнования, адвокат объяснил цель своего визита. Он пришел не от себя, а по поручению военного трибунала. Он сообщил мне, что на основании решения трибунала завтра, в девять часов утра, на квартиру осужденного прибудет представитель трибунала, чтобы произвести конфискацию его движимого и недвижимого имущества, и что я вместе с ним должна там присутствовать. Сообщив мне это, он хотел тут же уйти, но я со слезами на глазах уговорила его рассказать, как проходил процесс и как вел себя Кодруц. Он попытался увильнуть от ответа, но в конце концов сказал, что против Кодруца были выдвинуты тяжелые обвинения в измене родине, в шпионаже в пользу врага. Он также добавил, что били представлены неопровержимые доказательства вины Кодруца и что в условиях войны приговор мог быть только один — расстрел. Кодруц с гордостью признал, что занимался шпионажем против рейха, и поэтому ему, как адвокату, было очень трудно защищать его. Он смог лишь формально выдвинуть смягчающие вину обстоятельства. После зачтения приговора Кодруц воскликнул: «Да здравствуют Объединенные Нации!» — и категорически отказался обратиться с просьбой о помиловании к его величеству королю или к маршалу Антонеску».
Лучиан замолчал и исподлобья бросил взгляд на полковника Панаита, а Фрунзэ, воспользовавшись паузой, спросил:
— Почему он отказался? Ведь суд состоялся в июле сорок четвертого года, а через месяц грянули события двадцать третьего августа. Если бы он попросил короля или Антонеску о помиловании, мог бы выиграть время…
— Не следует забывать, что Кодруц был адвокатом, — напомнил Панаит. — Он, наверное, хорошо понимал, что у него нет никаких шансов, поэтому и решил погибнуть с возгласом «Да здравствуют Объединенные Нации!».
— Значит, — вставил Лучиан, — группа «Про патрия» боролась за дело Объединенных Наций, за выход Румынии из войны против Советского Союза?
— Кажется, да, — согласился Панаит не совсем уверенно. — Наше расследование может пролить свет и на это.
Лучиан продолжал читать:
— «Я обещала, что на следующий день, в девять утра, буду на квартире Кодруца. Я была пунктуальна, и они тоже. Кроме адвоката Брашовяну я увидела там господина Тудора Петреску, представителя военного трибунала. Я знала, что квартира сына опечатана, и все же при виде печати мне стало плохо. Еще тяжелее было обнаружить, в каком беспорядке оставлена квартира после обыска — будто вандалы прошли. На месте остался один-единственный предмет — фотография Нормы Тейлор.
В присутствии адвоката господин Тудор Петреску сообщил мне, что на основании приговора все имущество осужденного Ангелини Кодруца, за исключением одежды, конфискуется в пользу государства. Господин Петреску спросил, что я собираюсь делать с фотографией актрисы. Я ответила, что с радостью уступлю ее государству, и тогда он, к моему удивлению, попросил подарить фотографию ему. Пусть любуется, если она ему так нравится. Я никогда не одобряла связь Кодруца с этой аморальной женщиной, да к тому же еще певичкой варьете».
— Я на месте Петреску тоже, наверное, попросил бы фотографию Нормы Тейлор, — признался Фрунзэ.
Панаит с упреком буркнул: