Лучиан оторвал глаза от тетради:
— Здесь заканчивается запись от одиннадцатого сентября сорок четвертого года. Читать дальше?
— Сейчас, когда послание Кодруца Ангелини попало в наши руки, да еще через двадцать лет, мы можем сказать, что Мария Ангелини — необыкновенный человек! — с несвойственным для него пафосом заявил Панаит.
— Да, ведь уже в сорок четвертом году кое-кто проявлял интерес к завещанию Кодруца Ангелини… — задумчиво проговорил Лучиан.
Панаит развернулся вправо, чтобы лучше его видеть. Последние слова капитана воскресили в памяти события 23 августа 1944 года. В глазах полковника промелькнула грусть. «Эх, мальчик, сколько же стукнуло тебе в тот год? — мысленно спрашивал Панаит. — И мог ли ты представить, что спустя столько лет тебе придется решать проблемы тех бурных дней? — Он перевел взгляд на Фрунзэ: — А ты, Фрунзэ, где ты бегал в то утро, когда Кодруца Ангелини поставили к стенке и расстреляли?»
Фрунзэ решил, что ему предлагают высказать свое мнение:
— Господину Ницулеску нельзя отказать в даре предвидения… Но почему они, собственно, не хотели, чтобы послание Ангелини попало по назначению?
— Все зависит от того, кто не хотел, — вернулся Панаит от воспоминаний к обсуждаемому вопросу.
— Секретная информационная служба, — без колебаний ответил Фрунзэ.
— А представлял ли Ницулеску эту службу? Есть ли у нас доказательства? Ни единого! Досье Ангелини и Рахэу исчезли из картотеки уже в сорок четвертом году. Думаю, что то же самое случилось и с досье Ницулеску. — Панаит нервно задвигался на стуле и пробурчал невнятно Лучиану: — Ну, что у тебя там?
— Я склоняюсь к мысли, высказанной Фрунзэ: Ангелини — двойной агент. Ницулеску пролил некоторый свет на задание, которое Ангелини выполнял на немецкой базе в Отопени. Этот военный объект наверняка был сооружен с ведома Антонеску. Так неужели в генеральном штабе Антонеску не знали о назначении объекта? Я не верю этому!.. Ангелини попадал на базу открыто, в рамках сотрудничества между секретной информационной службой и абвером… Не думаю, что на этой базе было нечто такое, что могло представлять интерес для Антонеску и его режима. Это «нечто» Антонеску в любое время мог узнать непосредственно от немцев. Я склонен думать, что Ангелини пытался получить сведения, которые интересовали союзников…
— А почему обязательно союзников? — Взгляд полковника смягчился, а голос зазвучал менее официально. — Не следует забывать, что двадцать третьего августа наша партия организовала вооруженное выступление, изменившее исторические судьбы страны. В такой же мере тот секретный объект мог интересовать и политические силы, которые объединились, чтобы осуществить вооруженное восстание, вывести Румынию из войны против Советского Союза и повернуть оружие против гитлеровцев.
— Эту точку зрения нам, безусловно, следует принимать во внимание, — согласился Фрунзэ.
— Благодарю вас за совет, капитан! — Ироничная реплика шефа свидетельствовала о его хорошем настроении.
— Ого! — заглянул Лучиан в тетрадь. — С одиннадцатого сентября сорок четвертого года Мария Ангелини сразу перескакивает к восемнадцатому августа сорок пятого.
— Целый год ее никто не беспокоил?! — недоверчиво воскликнул Фрунзэ.
— «Восемнадцатое августа тысяча девятьсот сорок пятого года. На две недели я уезжала в Буштень вместе с Сэфтикой и ее мужем. Сегодня, вернувшись домой, я застала квартиру перевернутой вверх дном. Она выглядела как квартира Кодруца после обыска. К счастью, из дома ничего не унесли; значит, это были не обыкновенные грабители. Они искали не мои драгоценности, а конверт Кодруца. Хорошо, что мне пришла в голову удачная мысль положить его в сейф в Национальном банке, уж там до него никто не доберется. Я вспомнила о Дане Ницулеску и, охваченная раздражением, решила позвонить ему по телефону. Его теща ответила мне, что он еще в прошлом году вместе с женой уехал в Англию.