Второй раз за эту неделю Фрунзэ был вынужден играть роль застенчивого мужчины, и, надо признать, играл он прекрасно. На лице его появилась неопределенная улыбка — основной атрибут застенчивости, и он воскликнул с неподдельным удивлением:
— Мадемуазель Лизетта Вранча?! Это вы?! Господи, — заговорил он, заикаясь от волнения, — да кому же еще быть?!
— Что вам от меня нужно?
Пустившись вплавь по волнам внезапно нахлынувшего вдохновения, которое не раз помогало ему удачно выбираться из затруднительных ситуаций, он попытался объяснить свое появление:
— Я был и остаюсь большим поклонником вашего таланта.
Нет, он не лгал, его слова звучали как нельзя более убедительно. Актриса открыла дверь. Проходя на веранду, Фрунзэ продолжал торопливо говорить, словно стараясь преодолеть таким образом свою застенчивость:
— Теперь, как только я вас увидел… Как вам сказать… Я окончательно стушевался… Я вспомнил «Кэрэбуш», грандиозный спектакль «Вокруг земного шара» с вашим участием…
Лизетта Вранча закрыла за ним дверь. Она была одета в длинный нейлоновый голубой халат, с такими же голубыми цветами, и притом просвечивающий, просто неприлично просвечивающий.
— Пожалуйста… пожалуйста в дом! — приглашала она, оглядывая его как будто свысока. Ее лицо обрамляли чуть посеребренные, пышные, затейливо причесанные волосы, похожие на невероятную шляпку.
Фрунзэ шел за ней.
— Вы видели спектакль «Вокруг земного шара»? — спросила она с некоторым недоверием.
— О, мадемуазель Лизетта! Вы же тогда произвели фурор своей песенкой «Я чертенок, вскарабкавшийся на дерево».
Польщенная тем, что он помнит такие подробности, она улыбалась, показывая белые, на зависть, здоровые зубы.
— Когда же вы смогли увидеть этот спектакль? Ведь вы еще так молоды.
Они очутились в комнате с опущенными шторами. «Ей-богу, она привела меня в спальню», — подумал Фрунзэ и вспомнил забавный рассказ старшего лейтенанта. Хозяйка зажгла свет. Стены комнаты сверху донизу и даже потолок были оклеены афишами и фотографиями, которые радовали глаз и повествовали о блестящем прошлом звезды известного эстрадного театра. Фрунзэ громко выразил свое искреннее восхищение. Он разглядывал афиши и не переставал приговаривать:
— Боже! Боже, как красиво!
Многие афиши он видел когда-то на улицах Бухареста. Благодаря одной из таких афиш, на которой было написано: «Великолепие! Сценическая постановка! Люкс!», он в юношеские годы увлекся эстрадой. Ему непременно захотелось увидеть собственными глазами то, что означали слова: «Великолепие! Сценическая постановка! Люкс!» Сейчас Лизетта Вранча предоставила ему возможность вдоволь восхищаться расклеенными по стенам афишами, и он в экстазе продолжал тихо повторять:
— «Эксцентричный Кэрэбуш!», «Кэрэбуш» в раю!»
Через некоторое время она предложила ему сесть. Посреди комнаты стоял низенький турецкий столик, вокруг него лежали подушки и стояли низенькие стулья. Только теперь Фрунзэ обнаружил, что комната обставлена в восточном стиле: коврики, столики из меди, четки, браслеты, украшения и даже кальян…
Лизетта Вранча непринужденно опустилась на подушку — она привыкла сидеть в такой позе, при этом она открыла выше колен ноги, но не спешила запахнуть полы халата. Она взяла со стола длинный мундштук, вынула из пачки «Кэмел» сигарету и вставила ее. Фрунзэ услужливо поднес зажигалку. Закурив, она поблагодарила его и пододвинула ему пачку, приглашая закурить. Фрунзэ не отказался.
— Итак, милостивый государь, вы почитатель моего таланта. — В ее словах отчетливо прозвучал вызов: «В таком случае держитесь, я вам покажу!»
— Да, мадемуазель… Хотя до сих пор я не занимался историей театра… («Что это я несу?» — удивился он самому себе.) Я хотел бы в силу моей огромной любви к эстрадному театру взяться за написание истории этого жанра в Румынии…
Лизетта Вранча пристально посмотрела на него сквозь дым сигареты и насмешливо оборвала:
— Ладно, кончайте с этой сказкой для детей. За версту видно, что вы из госбезопасности.
Это была неожиданная атака, и Фрунзэ потребовалось время, чтобы прийти в себя.
— Не смущайтесь, — обратилась она топом дружеского понимания. — И я, если бы была на вашем месте, поступила точно так же…
Фрунзэ улыбнулся и взволнованно спросил:
— Все-таки, мадемуазель Лизетта, как вы раскрыли меня? Чем я себя выдал? Ведь моя любовь к эстрадному театру не выдумка, я действительно одержим им.