— Логично.
— Есть и еще кое-что, о чем я хотел бы напомнить. Как мадемуазель Пашкану, так и Лизетта Вранча сказали, что Чампеля заходил к ним проститься. Если бы Лизетта Вранча была убийцей, она, вероятно, постаралась бы скрыть визит Чампели.
— Логично… логично… — засмеялся полковник. — Но почему ты исключаешь третье лицо, к которому Чампеля мог зайти вечером между этими двумя визитами?
Фрунзэ пожал плечами и без особой внутренней убежденности ответил:
— Я попробовал, приблизительно конечно, восстановить вечерний маршрут Чампели. От вдовы мы знаем, в котором часу он ушел из дома и в котором часу возвратился. И выходит, что у него не было времени зайти к третьему лицу.
Снова послышалось жужжание аппарата, Панаит буквально бросился к нему:
— Да, капитан, слушаю!
— Машина «скорой помощи» уехала, — докладывал Лучиан. — Лейтенант Станку займется ею… Я направляюсь к Марии Ангелини.
— Желаю успеха!
Пересев на другое место, Фрунзэ заговорил более серьезным тоном:
— Не знаю, как он там разберется без меня.
— Посмотрим, как ты разберешься без него. Итак, согласимся с твоей гипотезой. Чампеля пришел домой около двадцати трех часов тридцати минут… Пришел с решимостью покончить с собой… Перекусил кое-что и принял яд, лег в постель около двадцати четырех часов… Согласен?
— Согласен! — сказал Фрунзэ, с любопытством следя за ходом рассуждений начальника.
Полковник достал протокол судебно-медицинской экспертизы:
— Яд замедленного действия. Пять-шесть часов с момента введения в организм. Мы остановимся на среднем показателе — пять с половиной часов. Следовательно, если наш безвременно почивший Чампеля проглотил яд в двенадцать часов ночи, он отдал богу душу утром, в половине шестого… А теперь будь внимателен, слушай, что говорится в документе. — Панаит пододвинул бумагу, чтобы Фрунзэ было лучше видно. — В тринадцать тридцать экспертиза установила, что Чампеля мертв уже почти тринадцать часов… Ну пусть двенадцать с половиной. Если произведем элементарное вычитание, то установим, что Чампеля умер около половины второго ночи. Теперь произведем две операции вычитания, и нам станет ясно, что яд он проглотил что-то около двадцати одного часа тридцати минут… Где он находился в это время?
— Ушел от генерала Пашкану, но еще не пришел к Лизетте Вранче, — ответил удивленно Фрунзэ.
— И тогда?.. — Глаза полковника, сверкавшие стальным блеском, остановились на подчиненном, на лице которого в этот момент отразилась явная растерянность.
— Ну и как быть с версиями?
— Я не знал результатов вскрытия, — защищался Фрунзэ, стойко выдерживая взгляд начальника.
— Видишь, капитан, ты и Лучиан мне потому и нравитесь, что не следуете слепо за ходом моих рассуждений. Так-то вот… У тебя не было под рукой данных. Теперь они есть. Думай! Отдохни, прими душ и думай! Мне хотелось бы, чтобы ты, пока Лучиан напрасно ожидает Павла Дюгана, навестил адвоката Маноле Брашовяну. У тебя есть его адрес? Очень хорошо! Я всю ночь буду работать… Выполняй!
Он протянул Фрунзэ руку, и капитан воспринял его рукопожатие как добрый знак: вероятно, полковник надеялся разгадать тайну Тибериу Пантази, Кодруца Ангелини, Санду Чампели и Павла Дюгана. Вот только бы не появился на горизонте пятый!
Лучиан несколько раз нажал на кнопку. Дверь открыли лишь после третьего или четвертого звонка. Он мельком взглянул на часы: всего двадцать минут осталось до того момента, когда должен был появиться Павел Дюган.
— А, это вы?
Сэфтика Албушою стояла на пороге, раздосадованная тем, что у нее все же не хватило сил не открывать дверь. Теперь решимость, видимо, вернулась к ней. Во всяком случае, Лучиан понял это с первого взгляда.
— Я хотел бы видеть вашу мать, — обратился он к Сэфтике, упорно глядя ей в глаза.
Женщина категорически, даже грубовато заявила:
— Очень сожалею, но пригласить вас в квартиру не могу. Маму только что смотрел врач. У нее что-то с сердцем. Врач рекомендовал абсолютный покой…
— Сударыня… — Лучиан всем своим видом показывал, что невежливо продолжать беседу у двери, и хотел войти в прихожую, но Сэфтика Албушою решительно преградила ему дорогу. Капитана это окончательно обескуражило.
— Я сказала, что нельзя! — От напряжения она покраснела и едва сдерживала гнев. — Врач сказал, — говорила она, отчеканивая каждое слово, — что переживания могут оказаться для нее губительными. Уж не хотите ли вы?.. — Она вдруг поняла, что если не остановится, то может оскорбить гостя, и замолчала.