— Что же именно она заявила?
— Обычно они встречались в небольшой квартирке Кодруца Ангелини, — рассказывал явно расстроенный воспоминаниями Маноле Брашовяну. — У нее был ключ, и она могла входить в квартиру днем и ночью. Однажды после репетиции она не пошла домой, а поднялась в квартиру Ангелини. Она была уверена, что он уехал из Бухареста, но неожиданно застала его у себя за необычным делом. Он просматривал микропленку и кого-то ждал. Гость, впрочем, вскоре пришел. Это был Тибериу Пантази.
Фрунзэ выразил удивление:
— Как же Ангелини мог поступить столь неосмотрительно — передавать материалы в присутствии третьего лица?
Маноле Брашовяну объяснял подробно и терпеливо:
— События развивались следующим образом. Этот тип стоял у двери, когда Ангелини попросил Норму Тейлор зайти в ванную комнату. Так вот, оттуда она и услышала их разговор. Сгорая от любопытства, она заглянула в замочную скважину и увидела, как Ангелини передает незнакомцу микропленку… Мне еще на суде эта история показалась надуманной, шитой белыми нитками, но, когда мне рассказали, что Норма Тейлор связана с абвером и что именно благодаря ей удалось нащупать и арестовать Ангелини, я все понял. И вот его осудили на смертную казнь и расстреляли. — Взволнованный воспоминаниями, Маноле Брашовяну взял рюмку коньяку и выпил ее залпом. — Норма Тейлор получила в конце концов по заслугам, — сказал он вдруг со злобным удовлетворением, — ее тоже застрелили… Застрелил собственный муж. Где наш Шекспир? Какой материал для драмы, трагедии и даже комедии!.. — Маноле Брашовяну показал рукой в направлении шкафа, где он хранил досье: — Чего только не найдешь в материалах о судебных процессах!
— Это был трудный процесс?
— Трудный? Как бы не так! Процесс был простой формальностью.
— Как так? — удивился Фрунзэ.
— Обыкновенно… Обвиняемый ничего не предпринял в целях своей защиты, не отверг ни одного обвинения. Казалось, он был совершенно лишен способности сопротивляться. Вы ведь знаете, что сопротивляющийся человек нередко из обвиняемого превращается в обвинителя. Такой человек не признает никаких обвинений, если сдает позиции, то не сразу… Это вроде игры в «полицейские и воры», понимаете? А Ангелини, казалось, с нетерпением ждал вынесения смертного приговора. В ходе судебного процесса мною порой овладевало чувство, будто я присутствую на репетиции какой-то пьесы… Здесь-то, видимо, и начиналась тайна, о которой я говорил… Уж очень все смахивало на инсценировку…
— Процедура суда велась по всем правилам?
— Более чем! — воскликнул адвокат саркастически. — В том, что судебный процесс был инсценирован, меня убедил тот факт, что по его окончании я был приглашен к председателю суда магистрата Бэлтэцяну (он умер, да простит ему господь бог все его прегрешения!), который в присутствии представителя секретной информационной службы потребовал от меня подписку о неразглашении секретов судебного разбирательства. При этом он ссылался на то, что страна находится в состоянии войны…
Все это происходило в июле сорок четвертого года, а через месяц пал Антонеску, а с ним и Эуджен Кристеску, Румыния повернула оружие против гитлеровцев. Потом пришли новые времена… И вот на тебе! Через два десятилетия кто-то вспомнил о Кодруце Ангелини, который после вынесения смертного приговора воскликнул: «Да здравствуют Объединенные Нации!»
Они говорили еще долго, но ничего нового капитану выявить так и не удалось — все сообщаемое адвокатом он уже знал из дневника Марии Ангелини. Беседа длилась больше двух часов, а Маноле Брашовяну не проявлял никаких признаков усталости или недовольства, напротив…
— Надо идти! — сказал Фрунзэ, поднимаясь и пряча ручку и записную книжку в карман.
Он улыбнулся Брашовяну, как давнему приятелю, не скрывая, что ему было приятно беседовать с общительным адвокатом, оставил свой номер телефона, а при расставании попросил разрешения, если потребуется, побеспокоить его еще раз.
— Сколько хотите, товарищ капитан, я к вашим услугам! Доброй ночи!
«Ложись спать!» — сказала Лучиану Лия и, отвернувшись, тут же заснула. В тишине спальни слышалось ее легкое ровное дыхание.
Темнота давила. Стараясь уснуть, Лучиан закрыл глаза и некоторое время прислушивался к дыханию жены. Сон не приходил. Примирившись с тем, что уснуть никак не удастся, Лучиан, лежа на спине, смотрел на потолок, как на серый экран, по которому время от времени быстро скользили мрачные тени от проезжавшего по улице транспорта. Потом мысли налетели, закружились, увлекли его, экран исчез, и он заснул.