- Привет, как спалось на новом месте? – как можно более жизнерадостно приветствовал я Татьяну.
- Прости, я вела себя ночью как дура.
На ее коленях заворочался маленький рыжий комочек, из клубка шерсти выглянула умильная мордашка котенка.
- Мяу – серьезно заявил он.
- А у нас прибавление. Я нашла его утром, прямо в доме. Наверное, это он ночью шумел.
Я с сомнением посмотрел на малыша. Странно, откуда бы взяться котенку в закрытом на ночь помещении.
- Я скормила ему все наше молоко. Ты не сходишь в магазин?
Что ж в магазин, так в магазин, послушно кивнул я и отправился за рюкзаком. В магазине не было ни души. Разве что, одинокая продавщица стояла за прилавком и от нечего делать пялилась в экран телефона.
Я купил молоко и совсем уже было собрался отправиться восвояси, когда на крыльце кто-то крепко вцепился в мое предплечье. Обернувшись, я увидел перед собой сгорбленную старуху, тяжело опиравшуюся на длинную узловатую палку, более походившую на посох. Возле ее ног стояла объемистая холщовая сумка. Несмотря на устоявшуюся теплую погоду она была закутана в толстое шерстяное черное платье, напоминавшее монашескую рясу. Ее и можно было принять за монашку, если бы не цепкий колючий взгляд угольно черных глаз из-под надвинутого на брови темного платка.
- Сынок, помоги бабушке поднести сумку. Совсем уж в старости немощная стала, самой-то не дотащить.
Судя по твердости, с которой старуха сжимала мою руку, немощь бабки была ею сильно преувеличена. Похоже, что мое согласие старухе не требовалось, поскольку, не дожидаясь моего ответа, она шустро заковыляла прочь.
Делать было нечего, я поднял с земли бабкину ношу и поплелся вслед. Сумка оказалась непомерно тяжелой и ее ручки больно врезались в мои ладони. Приходилось часто останавливаться и менять руку. Старуха же шла, нарочито не замечая моих трудностей.
Шли молча, старуха, тяжело опираясь на свою палку - впереди, я за ней, костеря себя за то, что не сумел отказать. Сослался бы себе на занятость да дело с концом, нет, надо было интеллигентность показать.
Наконец, мы остановились возле покосившихся ворот. Дернув за одну из створок, старуха пригласила меня войти внутрь. Бабкин участок оказался изрядно запущен, был заполонен лебедой и крапивой, сквозь заросли которой пробивалась еле заметная тропка, ведущая к дому, сложенному из мощных бревен, почерневших от времени.
Сообразив, что это конец моих мучений я с облегчением поставил сумку на землю, мысленно подводя итог удачно завершенной благотворительной миссии.
- Ты что ж, бабуля, такие тяжести в сумке таскаешь?
- То грехи мои тяжкие, хочешь отдам половину, все то тебе не унести. А денег не дам и не выпрашивай.
- Да я и не выпрашиваю.
- Что же ты тогда просишь? – старуха внимательно всматривалась в меня своими бездонными черными глазами. Мне показалось, что ее зрачки то сужались, то расширялись, заполняя чернотой всю радужку глаза. Я физически почувствовал, как неприятный холодок потянулся от нее ко мне, прокатился по телу и поселился где-то в районе желудка.
- Ничего, – не уверенно ответил я
- Ничего? Врешь! Хочешь ты душу свою облегчить. А не понимаешь, что только сам это можешь сделать. Нет тут тебе помощников. Разве что, совет могу дать.
- Совет?
- Убей ее.
Сначала мне показалось, что я ослышался.
- Что-о-о? Кого?
- Сам знаешь кого. Прекрати ее и свои мучения.
- Да ты что старая, совсем спятила?
Я рванулся было к старухе, намереваясь схватить за шиворот и как следует тряхануть старую каргу, но не смог этого сделать. Ноги и руки стали как ватные. Я едва смог ими пошевелить. Почувствовал, как острый конец старухиного посоха уперся мне в грудь. Ведьма, как есть ведьма. Ее бы перекрестить, но я уже совсем не мог пошевелиться.