— Первый раз вижу, — сказала она. — Импортное у нас, в аптеке, бывает, но такого не было.
Острым ногтем она надрезала целлофан. Обе нагнулись, столкнулись головами, рассматривая содержимое — лежавшие в картонных ячейках прозрачные ампулы. Первой заподозрив неладное, Аня дрожащими пальцами вынула одну ампулу, поднесла близко к окну.
— Сколько с тебя содрали-то? — проникаясь сочувствием к Ане, тихо спросила Зоя.
— Это же АТФ, — только и смогла вымолвить Аня. — Значит…
— Ну да, применяется при мышечной дистрофии. Штука ни для кого не вредная, — сказала Зоя. — Не реви, дура. Кому польза от твоих слез.
— Да я уж целые сутки реву, — всхлипнула Аня. — Слез нет. Просто не понимаю.
— Ты бы мне хоть сказала, зачем едешь, — проговорила Зоя. — Я бы тебя научила. Таких разинь полно. В соседнем районе, в аптеке, целую шайку накрыли. Кокарбоксилазу продавали. Она тоже дефицитная, так вот за десять комплектов по сто рублей брали…
— Я семьдесят дала да плащ забыла.
— С чем тебя и поздравляю.
— Разве в этом дело… Ведь единственная надежда была на это лекарство. Я тебя прошу, Зоя: молчи, — Аня услышала за дверью шаги, догадалась — идет Настасья. — Я тебя умоляю.
— Ты, смотрю, меня за человека не считаешь, — обиженно сказала Зоя. — Беда-то не от тебя ведь идет.
Появилась Настасья, ласково и выжидательно уставилась на притихших девушек.
— Совет держите, — понятливо кивнула она головой. — Бог даст, все поправится… Двадцатки-то хватило тебе, Анютка?
— Хватило, хватило, — успокоила ее Аня.
Настасья попятилась, вышла, чтобы не мешать.
— Ну ладно, — проговорила Зоя, не отрывая взгляда от Ани. — Никуда я не пойду. С тобой буду…
Она почувствовала, что Аня ее не слышит. Аня, будто оставшись одна, изумленно и широко смотрела на далекую, только ей видную точку, и невозможно было ее сразу отвлечь ни голосом, ни даже криком.
8
К концу ясного дня с полей сорвался сухой горький ветер. Где-то горел лес. Расплылось, подернулось мутью солнце. Потом начало стихать — ветер поубавился, а с неба опустилась на землю духота.
Из-за леса выкатилась и воинственно ухнула туча. Деревня нахмурилась, совсем опустела.
Аня, сменившая прежнее платье на белое, долго береженное, провожала Федора к автобусу. На полпути засвежевший ветер догнал их, упруго налег на спины. Земля позади загудела, шлепнулись в пыль первые дождинки. Блеснула молния.
Аня покрутила головой, отыскивая место, где бы можно было схорониться от дождя. Можно было забежать в чей-нибудь двор, но Аня высмотрела густую вербу возле пруда. Когда они прижались к морщинистому стволу, дождь полил вовсю.
Федор смотрел, как разливаются, закипают лужи; заметил просочившуюся сквозь листву тонкую струйку, подставил ладонь, поднес ко рту, попробовал дождь на вкус.
В грозовых сумерках Аня казалась спокойной; неброской, как у школьницы, не достигшей зрелости, казалась ее фигура.
Дождь шел волнами, то сильно и щедро окатывая землю, то затихая. Со всех сторон постепенно подбиралась сырость, да и листва уже не защищала — сверху потекло.
Федор снял тужурку. Принимая ее, Аня не удержалась от улыбки — в который раз спасала ее эта тужурка.
Так они стояли, пережидая дождь, когда в серой дымящейся пелене его появился человек. Торопливо, не разбирая луж, шагала куда-то Настасья.
— Настасья Васильевна! — крикнула Аня.
— Ой, батюшки…
Настасья всплеснула руками, скользя по разжиженной дороге, свернула.
— Я уж думала: уехали. Мой-то после уколов заснул, теперь опять проснулся. Вас велит позвать, — Настасья просительно уставилась на Федора. — Я ему говорю: приснился тебе такой человек, а он на своем стоит. Беситься начал, с кровати упал…
— Его друг ждет на юге, Настасья Васильевна, — сказала Аня.
— Я, конечно, позже могу поехать, — проговорил Федор. — Хороший он парень, Сашка. Вообще-то мне надо с ним поговорить.
— Ну, слава богу, — прошептала Настасья. — Дождь кончится, приходите. Зойка окрошку готовит.
Подобрав подол длинного мокрого платья, Настасья засеменила по улице; видно было, как о непокрытую ее голову разбиваются одинокие капли дождя.
Еще раз набежал прохладный ветер, тревожно зашелестела листва, отряхивая влагу. На прощанье туча ударила такой молнией, что после вспышки в глазах потемнело — будто на деревню мигом свалилась ночь.
— Это судьба, — неожиданно сказал Федор.
— Что? — очнувшись, спросила Аня. — Ах, ты сам с собой… У меня тоже бывает. Когда очень одиноко.