Она посмотрела на пустырь, где совсем недавно махал пропеллером вертолет и где она, задыхаясь от растерянности, допытывалась у врача: почему он решил, что человек не выживет? Сейчас уже кажется, будто никакого вертолета с врачом не было — был дурной сон. Все, что произошло потом, тоже сон. Только то, что у нее теперь нет пятидесяти рублей и нового плаща — не сон. Это сущая правда, но если подумать — их она могла потерять или отдать кому-нибудь, заранее зная, что отдает без возврата. «Вы верите в чудеса?» — слышит Аня в голосе врача горькую усмешку.
Она тогда промолчала.
— Саша!
Саша так высунулся из окна, что чуть не выпал. Перепуганная Аня вбежала во двор.
— Чуть оверкиль не сделал, по-сухопутному — вверх тормашками. — Саша поднял с подоконника книгу, на обложке которой краснели буквы «SOS». — Ты где пропадаешь? Все на свадьбе гуляют. Федор, наверно, уже «Яблочко» вытанцовывает.
Тонкие гладкие брови у Ани подпрыгнули, в округлившихся глазах промелькнуло истинное, почти детское изумление.
— А уехать он хотел? — спросила Аня.
— Сделал вид, что хочет, — простодушно сказал Саша. — Но мы тут на него навалились.
— У тебя все нормально?
— Вроде порядок. Только грудь жмет.
— Ты ложись, полежи. Хватит дурачиться. Мать где?
— Спит без задних ног. Уморилась. Ты иди, пока там все не выпили.
— Ключ он должен был оставить, Федор-то.
— Сейчас подам.
Саша неохотно снял локти с подоконника. Медленно, стараясь удержаться в прямом положении, скрылся. Потом оттуда, где он был, донесся грохот.
Аня сорвалась с места, влетела в избу. Увидела Сашу, который, скорчившись, лежал на полу. Аня осторожно подняла его, уложила в постель, и только после удивилась: откуда у нее взялась такая сила, что она его подняла, как малого ребенка. Присев на краешек кровати, она припала ухом к Сашиной груди: часто, испуганно билось в ней еще не окрепшее сердце.
«Ну, какая я фельдшерица, — горько подумала Аня. — Сейчас бы пошла пить-гулять, на пляски смотреть, вздыхать, глядя на красивого моряка. Нет, не пойду я никуда, не отойду ни на шаг, пока парень не встанет на ноги…»
— Во грохнулся, — прошептал Саша. — Это у меня вестибулярный аппарат нарушен. Моряк — с печки бряк…
— Прости, Сашенька, — смахивая полотенцем капельки пота с его лба, проговорила Аня. — Не пойду я никуда.
— Это ты зря, — отстранив ее руку, сказал Саша. — Он хоть с тралфлота, но и на него уже сети понаставили…
— Как это понимать? — невольно насторожилась Аня.
— Понимай, как хочешь, — подмигнув, сказал Саша.
— Ну, мне безразлично, — отмахнулась Аня.
— Ты чего это, Аня? — сурово уставился на нее Саша. — Каменная, что ли? Федор, он — хороший…
Он, как бы стыдясь своих же слов, уткнулся лицом в подушку. Помолчав, сказал:
— Уйди ты от меня. Не буду я больше падать…
10
Аня пришла в медпункт, чтобы переодеться, прилегла на топчан и неожиданно уснула. Изнуряющая мягкая тьма обволокла ее, утопила в себе, не дав даже шевельнуться. Давний, много раз виденный сон приснился. Она, совсем маленькая, в пеленках, лежит среди поля, смотрит в небо, по которому катится неясный гул. С недетским тревожным томлением она дожидается матери, но ее все нет и нет, и некому поднять Анютку с земли, тоже начинающей гудеть и трескаться, словно под ней есть огромная пустота, а в той пустоте бушует пламя.
Потом ей, наполовину провалившейся в дымную горячую трещину, видится знакомый образ, но она вдруг догадывается, что это — не мать, это — она сама.
Аня проснулась, прислушалась к напряженно бьющемуся сердцу. Не однажды снилось это. К добру ли?
В окно уже заглядывали сумерки. Слышно было, как на улице коротко и резко пощелкивает пастуший бич — будто палят из ружья. Земля ровно гудела под коровьими копытами.
Аня быстро, словно ее окликнули, встала. Надела белое платье, причесалась, достала белые туфли.
В Митькин дом она вошла в самый раз. Играла радиола, играл в другом углу, положив тяжелую голову на гармонь, Никита Евстафьев, Митькин дружок. Плясали, танцевали, пели одновременно. Аню сначала никто не заметил. Только бабка Груня, тихо сидевшая за столом слева от двери, засуетилась.