Дарий, все так же пристально наблюдавший за всем происходящим, хмыкнул.
«Птенец неоперенный, — подумал, — куда такую в соколицы рядить и на чужое подворье отправлять…»
Запрыгнул в седло и, повернув коня, подождал, пока мимо пройдет длинный герцогский обоз, чтобы идти за ним след в след сзади, как того требовал обычай. Подъехавший Орм без единого слова указал на возок, спрашивая хёвдинга, что тот думает о гостье.
— Филь’ит*… — улыбнулся тот, — дроттнинг верно сделала, что велела за ней послать.
Примечания:
Месяц Ветра Стуж — март;
Месяц Последнего Зерна — апрель;
Месяц Сватовства Арда — май;
Кьэрме рндар — "несешь чушь";
Ауриэм эрентар — "приветствуйте гостью". Эрентар — обращение к девушке благородного происхождения;
Тар'ороне — обращение к девушке правящего рода или родственнице. Сатакьели в случае смерти прямых наследников императора становятся новый правящим родом Ноктюрна, аналогично и для Форосууре;
Дядька — приставленный к молодым дворянам воспитатель из числа матерых воинов;
Филь'ит — Птенец.
Птенец — II
Деревянная и резная Раккаса — загородная резиденция князей Форосууре лишь на словах была загородной — встречала веселыми криками и радостными приветствиями. Народ любил своих правителей, а оттого и был всегда рад, если те покидали шумную стольную Альдейгу ради нескольких дней в гостях. Полнотелая торговка с лотком, полным горячего свежего печева, расплылась в довольной улыбке, стоило с ней поравняться Дарию, протянула тому парящий на стылом воздухе рогалик, ловко спрятала в кошель у пояса мелкую серебряную монетку — куда большую плату, чем обычно давали за выпечку.
— Ярл Гуннлауг, должно быть, седмицы две порядок наводил, как узнал, что мы прибудем, — хмыкнул Ормгейр. Он, как и Нордар с Дарием, ехал встречать гостью с Запада, минуя по пути Раккасу, потому и сердился теперь, и ерзал беспокойно в своем седле.
— Если так, — криво усмехнулся Дарий, — то вряд ли бы в толпе я увидел Сигни из Биркенхьёльма, а меж тем она стояла там и искала тебя глазами.
Орм заметно приосанился, перестал ерзать и улыбнулся. Дарий снова хмыкнул, вспомнил старую кличку, какую дали младшему княжичу за его неуемный нрав — Орм Нален-и-Рёвет* — и попытался сохранить на лице маску сосредоточенной суровости.
Довольный Орм, к счастью, не мог знать, о чем думает его наставник, так что теперь с залихватским видом рассказывал что-то сидящей в своей коробченке герцогине, не утруждая себя необходимостью слышать чужие ответы или восклицания. На бедную девочку выливались, как из ушата, факты, легенды и городские слухи, а она сидела, сложив ручки в теплых варежках на коленках, укрытых рысьей полостью, и если отвечала, то совсем тихо. Впрочем, терпеть болтовню Ормгейра ей оставалось совсем чуть-чуть — впереди уже виднелись ворота детинца*.
Дроттнинг Ингельда ходила из угла в угол, бесконечно возвращаясь к слюдяному оконцу в надежде увидеть, не приехала ли племянница. И, убедившись, что еще слишком рано, вновь отворачивалась и снова мерила шагами горницу.
— Когда я была маленькой, — обратилась неожиданно к сидящей на сундуке падчерице, — мою мать, она была младшей сестрой нынешнего императора…
— Да будет ей хорошо под крылом Миёлин, — тихо пробормотала девочка со своего насеста.
— … И племянницей императора, который правил тогда… изгнали из столицы. Вместе с моими старшим братом и сестрой… Тогда нас приютили Сатакьели. Мы с матерью жили у них до того дня, как пришла пора выводить мою сестру в свет, только тогда нас вернули ко двору… Но я до сих пор помню усадьбу, где мы жили в опале. Она была старая, такая же деревянная и резная, как этот детинец. По ночам завывали степные волки, а порой слышался смех и песни гвальк’хов, когда те подходили ближе к насельям и ставили свои шатры… Мне всегда казалось, что так жить нельзя. Чтобы столько воли, дикости и веселья. Но они жили. И Сатакьели так жили. Как сейчас помню, — улыбнулась Ингельда, — старый герцог в растоптанных и грязных до середины икры сапожищах шагает по дому, чтобы сбросить полный душистых трав и кореньев мешок, а вокруг него куча детей — своих, чужих… ему никогда это не было важно… — и все чему-то радуются…
Дроттнинг обвела печальным взглядом горницу, усмехнулась невесело нахохлившейся падчерице, вышивающей гладью ворот рубахи, и вздохнула.
— Я попала сюда в пятнадцать лет, Айя… Сейчас мне тридцать три, а из нажитого у меня только Нордар да вы, два выродка. Можешь ли ты сказать, что твой брат лучше отнесется к своей невесте, чем Ингвальд ко мне когда-то? Что говорит тебе твой дар и что говорит кровь?
Айя поджала губы и покачала головой:
— Я ничего не вижу, — подняла глаза на княгиню и улыбнулась печально. — Но выбора все равно нет.
Ингельда отмахнулась недовольно, вернулась к окну. У нее лишь один ребенок, у ее мужа — три. Но всех их воспитывает она, Ингельда, и всем отмеряет судьбу, словно сама стала Прядильщицей.
— К Сватовству Арда в монастырь уйдешь, как хотела, — пообещала сухо, — с конунгом поговорю, чтобы не противился особо рьяно. А пока иди, верно, заждалась тебя нянюшка.
Девочка соскользнула с насиженного места, поклонилась благодарно княгине.
— Одно скажу, позволите если, матушка…
— Говори уж.
— … если пойдет все не так, как вы гадали устроить, не горюйте понапрасну, может, оно и к лучшему будет…