— Когда это было?
— Пару дней спустя. Там был мистер Хернс, и он сказал, что поступил я правильно, очень даже хорошо. Честно признаться, я этого никак не ожидал. Думал, он будет ругаться.
Мэтью умолк и улыбнулся воспоминаниям. Улыбка чудесным образом преобразила его лицо, он вдруг стал очень славным привлекательным пареньком, и ничуть не походил на нервного школяра в плохо сидящем костюме, несвязно рассказывающего разные странные истории. В ответ несколько присяжных заулыбались тоже, и Спарлинг инстинктивно уловил: вот он, настал решающий момент в допросе свидетеля. Тот самый момент, когда следует остановить этот допрос; опытный Спарлинг нутром чуял такие вещи.
— Благодарю вас, Мэтью, — сказал он и опустился на свое место. При этом на обычно унылом и серьезном его лице возникло некое подобие улыбки.
— Думаю, теперь самое время устроить десятиминутный перерыв, — заметил судья Грэнджер как раз в тот момент, когда Майлз Ламберт уже собирался подняться. — Вы можете размять ноги, Мэтью, а присяжные, полагаю, не откажутся от чашечки кофе.
Оказавшись у себя в кабинете, судья Грэнджер уселся в кресло-качалку лицом к окну, за которым открывалась панорама Лондона, раскурил сигарету без фильтра и глубоко затянулся. Комната была полна пахучего голубовато-серого дыма, когда дверь отворилась и в проеме, точно призрак в тумане, возникла мисс Хукс с чашкой кофе.
— Все в порядке, мисс Хукс? — привычно осведомился он, когда чашка благополучно перекочевала ему в руки. Судья никак не мог избавиться от беспокойного ощущения, что когда-нибудь мисс Хукс непременно наступит на длинный подол своей мантии, рухнет прямо на него и обольет обжигающе горячим кофе, но пока что этого, слава богу, еще не случалось.
— Да, ваша честь. Присяжные у себя в комнате, — столь же привычно ответила мисс Хукс. Она всегда отвечала так, за исключением того памятного дня два года назад, когда один присяжный, совсем еще молодой человек, обманул ее и ускользнул из здания суда незамеченным.
Словом, мисс Хукс была созданием вполне рутинным и весьма органично вписывалась в обстановку суда, со всеми этими париками барристеров, длинными мантиями и старинными часами, что отсчитывали время над головой подсудимой. Грэнджер никогда не вел с мисс Хукс сколько-нибудь важных разговоров, он вообще едва ли думал о ней и считал, что, усадив подсудимого на скамью после клятвы, она не обращает ни малейшего внимания на прозвучавшие в зале свидетельства. Не ее ума дело. И еще старый судья порой представлял, как эффектно могла бы она надевать черную шапочку на его голову, если б смертная казнь не была отменена. Наверное, где-нибудь в подсобке у нее был заготовлен маленький утюжок, которым она со всем тщанием гладила бы эту шапочку в сладостном предвкушении смертного приговора.
Судья Грэнджер в бога не верил, но всегда благодарил его про себя — за то, что ни разу в жизни никого не приговорил к смерти. Были случаи, когда он сомневался. Вот как, к примеру, этот. Странная все же штучка, эта леди Грета Робинсон. Он вот уже два дня сидит напротив нее, избегая по мере возможности взгляда ее сверкающих зеленых глаз, и так до сих пор не понял, что она собой представляет. Она умна, это очевидно, очень хороша собой, что тоже очевидно. И не имеет ничего общего с обычными жалкими и апатичными подсудимыми, которые нервно ерзают в кресле, растерянно выслушивая поток обличающих их свидетельств. От внимания судьи не укрылось, как аккуратно укладывает она блокнот себе на колени, как внимательно вглядывается в каждого свидетеля, как время от времени передает записки Майлзу Ламберту. А тот, безусловно, ей верит.
Джон Спарлинг достает эти свидетельства, словно фокусник из рукава, и они выстраиваются у него в прочную цепочку, но не кажутся судье столь уж убедительными. Жертва вполне могла забыть запереть калитку, открытое окно — так вообще полная ерунда, на нем обвинения не построишь. Подсудимая вполне могла оставить его открытым в теплый летний вечер. Так, что еще? Несколько сердитых слов, брошенных в сердцах в адрес хозяйки в холле; идентификация с затылка; и вот теперь еще этот медальон. К чему такой умной молодой особе хранить в доме столь опасную улику? Да и зачем вообще ей этот медальон, когда у нее есть и муж, и деньги? Очень многое зависит теперь от этого паренька, Томаса. Довольно странный случай в судебной практике, когда главный свидетель обвинения допрашивается последним, но, разумеется, тому есть причина. По словам Спарлинга, мальчик получил тяжелую психологическую травму, когда убийцы вновь зашли в дом, а случилось это за неделю до начала процесса. Если все так и было, травма действительно нешуточная, особенно для неокрепшей психики подростка. Но было ли это, вот в чем вопрос. Как там говорилось в письменных показаниях? Убийца искал его в доме, но не нашел, потому что Томас успел спрятаться в скамью. И этот «Роузи» ушел ни с чем, но до этого успел впутать в дело Грету, скомпрометировать ее, назвав по имени. Как-то слишком неестественно выглядит это второе появление убийцы в доме; что-то здесь явно не так.