Поначалу, задолго до убийства его матери, Грета сама дивилась тому, что так быстро привязалась к мальчику. И в конце концов пришла к выводу, что причина кроется в ее невозможности иметь детей. Она как бы перенесла на Томаса нерастраченные родительские чувства, однако старалась не слишком открыто демонстрировать свою симпатию и привязанность из-за боязни, что матери мальчика это может не понравиться. Леди Энн терпеть не могла, когда посторонние искали сближения с ее сыном. И уж меньше всего она хотела, чтоб он подружился с дочерью фабричного работяги из какого-то городка на севере.
Затем вдруг Энн погибла, и все сразу резко изменилось. Грета никогда не забудет, с какой ненавистью набросился на нее Томас, когда она пришла в дом к Маршам утешить его. Ей и без того в тот день пришлось нелегко, достаточно вспомнить весь этот изматывающий путь из Лондона с пьяным Питером на пассажирском сиденье, а потом Томас вдруг запустил в нее кружкой, истерически крича, чтоб она убиралась прочь. Он вел себя, как какой-то одержимый.
Она ушла. Уехала первым же поездом и старалась держаться подальше, как все они ей советовали. Затем ее допросили, обыскали квартиру, снова допрашивали во главе с этой свиньей Хернсом, до тех пор пока она уже не могла этого выносить. С нее хватит. В первую неделю октября она поехала в школу Карстоу, повидаться с Томасом.
Возможно, все прошло бы лучше, если б Грета заранее подготовилась к этой встрече, тщательней спланировала, как и что говорить. Но она бросилась в Карстоу на волне эмоций. Села в автомобиль и мчалась всю дорогу на бешеной скорости, с опушенными стеклами окон. И ветром выдуло, разметало, словно паутину, все те слова, что она собиралась сказать, все мысли, что ее обуревали.
Впрочем, наряд она выбирала тщательно. После долгих размышлений надела темно-серый деловой костюм, тот, что был на ней тем чудесным весенним днем в Лондоне, когда они с Томасом ездили на пикник в парк. Тем самым ей хотелось напомнить Томасу, что были в их жизни и другие времена, когда мама его была еще жива, когда сама Грета значила для него так много.
Встретившей ее в школе женщине Грета не стала называть своего имени, боялась, что Томас, узнав, кто приехал, вообще к ней не выйдет. Просто назвалась другом семьи и уселась в приемной на жесткий стул с прямой спинкой.
В костюме ей было жарко, надо было выбрать что-то более удобное и соответствующее поездке. Она чувствовала, как вспотела под мышками, но жакет снимать не стала и сидела в ожидании, барабаня пальцами по стопке школьных программ. Шли минуты, Грета начала задыхаться в этой комнате. Голова кружилась, она потеряла счет времени, почти забыла, зачем она здесь. И впала в полузабытье, когда вдруг услышала, как кто-то окликнул ее по имени. Подняла голову. Перед ней в дверях стоял Томас.
Она даже не сразу узнала его. Томас сильно похудел, пострижен был коротко, по-военному. Только глядя на эту стрижку, Грета вдруг поняла, что посадку и очертания головы он унаследовал от отца. В надбровных дугах и линиях лба читались упрямство и решимость, свойственные Питеру, на какую-то долю секунды ею даже овладела растерянность.
Что ж, по крайней мере, Томас не развернулся, не ушел, увидев ее. Уже хорошо. Стоял на месте. А вот выражение его лица Грета никак не могла прочесть. Решимость и уязвимость одновременно, пожалуй, так; и тут вдруг ее пронзила тоска по прошлому. Она поднялась, протянула к нему руки, в глазах ее стояли слезы.
Реакция Томаса последовала незамедлительно.
— Убирайся! Отойди от меня! — крикнул он и заслонился руками.
— Томас, не надо. Не сердись. Я только хочу объяснить. Ты все неправильно понял. Сам знаешь. То, что случилось с твоей мамой… не имеет ко мне никакого отношения.