— Прекратите святой отец, я расскажу все.
— Вас, любезный граф, мы еще успеем выслушать, — ответил дознаватель, — а сейчас я хочу допросить в вашем присутствии этого молодого свидетеля. Палач! Начинайте.
С Каталины сорвали одежды и стали бить ее хлыстом. Пьер на коленях ползал по полу, умоляя инквизиторов о пощаде. Я что-то кричал, но потом успокоился. Я сидел и молча наблюдал за происходящим. Наконец, Каталину отпустили. Женщина упала, бледная, в поту. К ней подполз Пьер и стал целовать ее и что-то шептать, как безумный.
— Уберите свидетеля, — молвил "перебитый нос".
Стражники оттащили Пьера. Инквизитор спокойно спросил его:
— Скажи мне, Пьер, крестьянский сын, принуждал ли тебя граф ла Мот к греховной содомической связи?
— Принуждал! — выпалил Пьер.
— Как долго он держал тебя у себя в наложниках? С тех самых пор, как ты поселился в замке, не так ли?
— Да, совершенно так!
— Поэтому граф ла Мот и произвел тебя в рыцари?
— Поэтому, святой отец!
— Использовал ли он при посвящении тебя в рыцари ритуалы черной магии?
— Да, использовал.
— Это была хула на бога и прославление Сатаны, не так ли?
— Так, истинно так.
— Был ли в помещении, где совершался обряд, идол, называемый "бафомет"?
— Был.
— Как он выглядел, опиши его.
— Он был… Он был похож на дьявола. Это и был дьявол. Да, да это был дьявол и он говорил с господином графом!
— Запиши, брат секретарь — означенный "бафомет" имел образ дьявола, то есть — ослиную голову, козлиные копыта, человеческое тело и огромный мужской детородный орган. Что ты поведаешь нам о голове?
— Была голова, я ее видел!
— Что она представляла из себя?
— У нее была борода и она… Она тоже отвечала на вопросы господина графа.
— Ты добрый христианин, Пьер. Ответь же мне на последний вопрос и я отпущу твою мать. Почему ты назвал девицу Гвинделину госпожой?
Я опустил глаза, не в силах видеть, как мой добрый, славный Пьер перестает быть самим собой. Если бы мне можно было плакать, я бы плакал.
— Потому, — понизив голос, сказал Пьер, — что госпожа Гвинделина управляла хозяйством Шюре.
Моя душа озарилась солнечным лучиком. Спасибо тебе, Пьер!
— Можешь ли ты сказать что-либо еще о девице Гвинделине?
— Я… Я ее очень любил и тайком подсматривал за ней, когда она ходила на задний двор замка….
Дознаватель снисходительно улыбнулся.
— Ты ведь сделал сей грех по юношеской непорочной простоте, не так ли?
— Да, святой отец…
— Господь простит тебе его. Уведите свидетелей.
Едва дознаватель это сказал, Пьер рухнул, как подкошенный, лишившись чувств. Его и Каталину унесли стражи, а я остался наедине со следователями.
— Ваши пальцы все еще болят, граф, не так ли? — спросил Старший Дознаватель.
— Брат секретарь, — сказал я, — занесите в протокол, что мои пальцы, под ногтями которых застряли концы обломанных сосновых игл, не могут болеть, ибо я — бесплотный дух. А кто вы, брат Старший Дознаватель? Неужели вы — сам Сатана, и я пребываю в аду? Или это только преддверие ада?
— Оставьте нас, — бросил Старший Дознаватель, — все оставьте, и стража тоже. Я буду говорить с обвиняемым наедине.
Когда зал опустел, инквизитор вплотную подошел ко мне. Мы долго смотрели друг на друга. Я рассматривал его серые зрачки, с желто-коричневыми прожилками, слегка мутные и холодные. Он несомненно обладал какой-то потусторонней силой, ибо скоро мне начало казаться, что зрачки эти, подобно воронке, засасывают меня. Я не знаю, что испытывал он, наблюдая мои глаза. Но вскоре мы прекратили свое состязание.
— Что это, Жак, — спросил он, так просто, будто мы сидели с ним за столом, болтали о разных мелочах и пили вино, — что ты прячешь в своем Шюре?
— Мы разве знакомы, брат Дознаватель?
— По-моему, да. Когда-то я тоже служил в Палестине. Лет сорок назад. Мне даже кажется, я помню твоего отца. У него был шрам на подбородке, похожий на прямой угол, не так ли?
— Да, у отца был такой шрам.
— Хочешь я отвезу тебя туда, в Палестину, вместе со всеми твоими женщинами и детьми? На окраинах еще остались наши поселения. Ты будешь тихо жить, и умрешь в глубокой старости. Там спокойно и вольготно. Каким-то странным образом, такие люди, как ты, договариваются с простыми лучше, чем короли и пророки. Ты знаешь арамейский, латынь. Ты будешь уважаемым человеком. А если захочешь, примешь Ислам. Ведь вы, тамплиеры, давно перестали различать Христа и Магомета. Тогда все твои женщины станут тебе законными женами. Подумай, Жак. Я не шучу. Вот, — инквизитор показал свиток, — это помилование, уже подписанное Папой. Осталось лишь поставить подпись секретаря.