— Я выбираю между супергероями и ужасами. Супергерои лучше?
— Да, хороший выбор.
Я не особенно её слушаю. Просто любуюсь тем, как смыкаются её губы и напрягаются щёки во время улыбки. Она часто улыбается. У меня пальцы чешутся прикоснуться к ней, но она не просила. Мне разрешено только целовать её.
Я практически страдаю от унижения из-за своей невнимательности, когда Дейзи сама начинает платить за билеты. Моя рука падает на стойку рядом с ней. И мальчик-кассир подпрыгивает вместе с Дейзи.
— Извини, но ты не можешь платить, Дейзи.
Я вырываю деньги из рук кассира и засовываю их в руки Дейзи.
— Но я никогда ни за что не платила. Я могу купить билеты, — протестует Дейзи.
Каким мужчиной она меня считает? Или, возможно, она даже не считает меня мужчиной.
— Нет.
Я достаю кошелек и протягиваю деньги кассиру:
— Два, — рявкаю я.
Когда мальчик-кассир не подаёт признаков движения, я нагибаюсь и обнажаю зубы:
— Два. Быстро.
Он немедленно подчиняется, и я отвожу Дейзи в сторону, взяв билеты.
— Я могла заплатить, — говорит она. — У меня есть деньги. Ты и так платишь за всё.
Я даже не нахожу, что ответить. Это полная нелепица.
— Что ты хочешь? — я указываю рукой на витрины с конфетами, мороженым, попкорном и газировкой.
Целый ресторан внутри кинотеатра.
Дейзи бунтарским жестом скрещивает руки на груди:
— Ничего, — говорит она. — И, вероятно, до тех пор, пока ты не позволишь мне заплатить за это.
— Тогда я куплю всё, — угрожаю я. Даже не знаю, почему мы спорим об этом.
Шлюхи никогда со мной не спорят. Никто со мной не спорит. Все делают то, что говорю им я: либо потому, что я плач у им, либо из-за их боязни ко мне. У меня нет никакого опыта общения с такими честными, милыми и прелестными девушками, как Дейзи.
Выражение её лица закрывается, как будто расстояние между нами увеличивается. На её лице отражается нечто большее, чем гнев и разочарование, и меня это беспокоит. С ней я всегда оказываюсь подонком.
— Прости меня, — говорю я. — Я опять тебя обидел. Пожалуйста, скажи, что я должен сделать.
Моя просьба смягчает её, и она кладёт свою маленькую ручку мне на плечо:
— Ник, ты не можешь платить за всё. Я не хочу… — она делает паузу, будто ей нужно собраться с силами, чтобы сказать эти слова. — Я не могу зависеть от кого-то. Опять. Это нечестно по отношению к тебе. Мы едва знаем друг друга.
Я пытаюсь понять её, но эти слова не имеют для меня никакого смысла. Даже хуже, они пугают меня. Я не могу позволить ей узнать меня. Она должна видеть только мой фасад, и, возможно, он будет нравиться ей, до тех пор, пока не разрушится.
В голову приходит образ британского торговца плотью. Я убрал его два года назад за порченый товар, приготовленный для покупателей высшего класса. У него были устойчивые интересы в бизнесе, но он никогда никому не рассказывал, что его товар несёт сифилис. А покупатели не любят получать больной товар. Но в Гарри Уинслоу Третьем был особенный свет, который привлекал к нему людей, особенно женщин. Это и являлось одной из причин, сделавших его таким хорошим сутенёром. И хотя мне не нравится Гарри, сейчас я мог бы воспользоваться частью его обаяния. Я проглатываю свою раздражительность, чтобы притвориться болеющим сифилисом сутенёром и попробовать стать для неё Гарри.
— Душка, — Гарри всегда называл кого-либо «душкой». — Всё в порядке. Я немного дебил, чтобы понять всё это.
Женщины Гарри всегда радовались толстой пачке денег в его руках. Это помогало улучшить его очень маленький член. Я доволен своими усилиями и улыбаюсь Дейзи. Но она выглядит скорее смущенной, чем смягчившейся.
— Что такое душка? Это какое-то украинское слово? — спрашивает Дейзи. — И дебил? Что значит дебил?
Я опускаю голову и закрываю глаза. Это полная катастрофа.
— Как насчёт попкорна? — и заказываю до того, как она успевает запротестовать.
— С маслом? — спрашивает меня продавец. Я мотаю головой в знак отрицания.
Масло — это плохо.
— Без масла. Без соли, — я киваю продавцу. Дейзи пытается что-то сказать, но когда я поворачиваюсь к ней с приподнятой бровью, она просто замолкает и отворачивается.
Возможно, она просто не любит попкорн.