С этими, лавовыми, сразу не заладилось. Зазнайски себя повели, свысока на семью трактирщика смотрели, даже платить за похлёбку, кажись, не собирались. Того гляди, ещё забить думали и тела к лошадям привязать, протащить по камням через степь хохмы ради, как притащили к трактиру останки каких-то бедолаг. Изверги! Один табак в своей длинной трубке щелчком пальцев поджигал, ноги в грязных сапогах на стол трактирный закидывал, точно у себя в пещере, откуда поди вылез; другой дядюшку Гнильса к стене поставил, спьяну ножи метать начал, норовил задеть, но, хвала богам, не задевал; девка одного из злыдней визгливо хихикала, вышучивала хозяев похабно; а ещё один ахтыгад приставать к тётушке Морье вздумал, на колени к себе пытался её усадить, за бока хватал...
За что и получил от неё мясницким тесаком промеж глаз.
Тут-то всё и началось. Врагов больше было, но на стороне "Последнего уюта", как обычно, - неожиданность и забористое пойло. Ослабленные, деморализованные, растерявшиеся посетители только и успевали головы прикрывать, да мало помогало.
- Хи-и-иро! - взревел дядюшка Люций, сигнал подал. Он разбил бутыль вина о голову ближайшего пьянчуги, а её горлышко воткнул в низ живота тому, кто с другой стороны находился. Пучеглаз так и простоял полдраки, согнувшись, не смея пошевелиться от боли, пока ему голову не отсекли.
Херо грешить со своим стручком на время перестал, страшно заорал, распахнул дверь, выскочил с дубиной и свалил кого-то сразу же с размаху. Дядюшка Гнильс резал глотку одному бандиту, а дядюшка Люций невесть откуда выхватил топор и уже рубил руки другому лиходею, что меч извлечь успел, а в дело пустить - нет. Тётушка Морья поднимала и опускала тесак, что застрял в голове приставучего типа, тело умершего моталось туда-сюда, билось о стол. Забрызганная кровью беременная бандитка, с огромным таким животом, коих Дугу видеть ещё не приходилось, ползла куда-то на четвереньках. Верещала:
- Чё медлите, копуши! К оружию! Бейте суков!
Мальцу-акваманту выпало сражаться с таким же юнцом, как он сам. На первый взгляд оба казались безоружными. Оцепеневший враг в моднявой серой шляпе с загнутыми вверх краями пялился на бойню, пятился к выходу. На лбу - татуировка в виде треугольника. Изо рта всё ещё торчала трубка. Выпустил крик с дымом:
- Златка!
- Текай, милый! Текай отседва! Не сдобровать нам!
Встретились взглядами Дуг и незнакомец. Первый особых чувств не испытывал, только любопытство. А бандит весь трясся - и от гнева, и от шока. Потом гость схватился за трубку и направил её острым концом на мальца. Но тот среагировал быстрее - выставил перед собой трещотку.
Тонкая, но сильная таран-струя воды ударила в грудь незваного.
Вышвырнуло его из трактира через окно. Вскочил он всё же бодро, весь мокрый, ругнулся, шляпа набекрень сбилась, поправил, затем кинжал из сапога извлёк, поспешил назад в хижину бороться. Дуг попятился, поглядывая на товарищей. Из волшбы он мало что ещё умел убойного, а раз не хватило такого ударища, то впору прятаться за спинами старших.
Херо обхватил сзади беременную бандитку, водил окровавленной ладонью по её лицу, шептал что-то в ухо, а деваха кусалась, металась, истерила. Тётушка Морья сцепилась ещё с одним разбойником, тот сжимал её руку, которая тесак держала, потому хозяйка другой граблёй хлестала злыдня по роже, увесисто так, аж зубы во все стороны летели. Люций старался утихомирить самого крупного амбала, бил его топором, а тот, даже невзирая на перерезанное Гнильсом горло и рубящие удары по голове, хрипя, с дядюшкой Люцием верхом на спине мотался по трактиру, мебель крушил. Сам Гнильс уже кого-то лютней своей долбал, ломал её в щепки, хохотал безумно.
Неоткуда было поддержки ждать. Поэтому Дуг со страху превратил кровь на полу в лёд, ничего лучше не придумал. Заскользил злопыхатель с треугольником на лбу, грохнулся, ушиб затылок, проехался со стоном. А ведь мокрый был до нитки, живо приморозило ко льду. Надолго удержать не могло, но резво вскочить мешало...
Дядюшка Люций освободился, только вот от топора в руке одна рукоятка осталась, лезвие отвалилось. Отбросил деревяшку, побежал куда-то, схватил вилы в углу возле стойки, заторопился к лежачему подлецу, поскользнулся, падать начал, но таки воткнул с размаху инструмент в лицо поганое. Прямо в оба глаза удар пришёлся.
Разорался ещё живой гад погромче многих. Дядюшка Люций привстал на колени и начал вилами дальше бить, но погнулись зубья, плашмя удары получались. А бандит вслепую к выходу полз, оставлял после себя след из крови.