В Город они возвращались в молчании. Возвращение в собственное тело далось болью. Оно казалось чуждым и неудобным. За проведённое время в Рукаве Клодия успела привыкнуть к своему новому облику и с удовольствием резвилась внутри собственной вселенной, а затем дерзко смешивалась с чужой. В этом недолгом игривом слиянии она познавала такую гамму чувств, что самые яркие человеческие впечатления казались ничем. Вся жизнь в человеческой шкурке казалась ничем. В Рукаве совсем иные эмоции, мысли, воспоминания и чувства. Более глубокие, духовные крепкие и яркие. Мясной костюм первое время казался тесной клеткой. Но с каждым шагом из Рукава, предательское сознание всё больше и больше теряло. Всё пережитое, такое важное и бесценное высыпалось в ничто как песок сквозь пальцы.
Клодия забыла как разговаривать, но не смогла сдержать стон разочарования. Рукав казался всем, что может только пожелать ведьма, а угрюмая жизнь в центральной части глупой пыткой Иных, чьё место подальше от людей. Тело колотило от урагана нахлынувших чувств, в которых не последнее место занимали шок от обоняния, осязания, зрения и даже страдание от бьющегося сердца. Живое тело всем своим существованием стало мучительной ношей после головокружительной свободы Рукава. В Город Клодия вошла едва сдерживая болезненный вой. Из глаз потоком хлынули слёзы, но Верховная приказала возвращаться, и девушка просто не могла отказать. Всё её существо рвалось обратно к свободе и подальше от неприятного тела, однако ноги послушно волокли мясную тушу вперёд.
Девушка споткнулась и упала. К боли существования присоединилась острая вспышка от удара о твёрдую землю. Сама себе она казалась жалкой и бесхребетной, желающей прекратить всё. Тёплые мягкие руки подняли её под локти. Захлёбываясь слезами, младшая прижалась к неожиданной помощнице, думая, что это Патрис. Однако сестра, ведущая её вперед в своих объятиях оказалась обладательницей светлых волос, отливающих серебром в безжалостно резком свете солнца. Астрид вела младшую сестру, с пониманием поглаживая её по кудрявой голове. Свой первый опыт возвращения из Рукава она вспоминала с содроганием. В первый раз всем тяжело. Младшая даже неплохо держалась, ей всего лишь требовалась поддержка.
– Из Города выйдем, молока выпьем, и всё пройдёт, – умиротворяюще шептала она младшей, – намного лучше тебе станет. Лишь считанные дни пройдут, забудешь всё, что испытала в Рукаве и легче сможешь сносить собственное тело. Сосредоточься пока на своём таланте. Чувствуй растения, тяни к себе травы. Древняя магия излечит тебя от тоски.
– Она пахнет как Рукав! – прошептала Клодия, впервые выдавив из себя звуки.
– Магия, что времени древнее, там родилась. Она всегда им будет пахнуть!
– С возвращением в наш бренный мир! – поприветствовал их на пути из Города насмешливый голос.
Пенелопа почти не изменилась, только одежда у неё выглядела иначе. Неизвестный покров, совсем другие цвета одежды. Котта** из кричаще дорогого материала с вышивкой с провокационно низким лифом плотно облегала грудь, пестрела пурпурным цветом и резала глаз прямым силуэтом с линией пояса, спущенной почти до самых бёдер. Горловина и манжеты камизы2 вызывающе подчеркнуты вышивкой. Вид у хозяйки Города был без преувеличения дерзким. Однако сама Пенелопа явно пребывала в хорошем расположении духа и увела сестёр с тропы в просторную каменную беседку, где их ожидали кувшины с молоком.
– Угощайтесь, – кивнула она на питьё, – вам сейчас лучше выпить призванное Городом, нежели настоящее молоко. Оно пропитано магией Рукава, с ним будет легче вернуться к людям.