Сёстры готовились отправляться к Живому Городу немедленно, когда Тереза объявила, что уходит. Ледяным голосом она объявила, что присоединится к ним только через полгода или не присоединится никогда. Шесть пар глаз с удивлением смотрели уже на провидицу, как совсем недавно глазели на Верховную. Причину Тереза не назвала. На все вопросы она вместо ответа повторяла, что уйдёт и вернётся через полгода. Загадку разрешила Мария. Ведьма окинула сестру понимающим взглядом, шагнула к ней ближе и со знанием дела положила ладонь на живот провидицы.
– Когда ты успела?! – поражённо выдохнула она.
– Магия начала иссякать давно, думаю, ещё до смерти Хельги. Поэтому я так плохо видела грядущее. Но выдавливалась по капле, пока её не стало совсем. Возможно, мне хватило половины немощи, чтобы зачать ребёнка, – Тереза улыбнулась странной незнакомой Клаудии улыбкой и погладила сквозь ткани платья свой ещё плоский живот. Когда понимание дошло до каждой из сестёр, она повторила: – Я уйду на полгода. Я не хочу оказаться незамужней женщиной на сносях среди пуритан. Это закончится плохо для обоих. И я не пойду в Город!
– Почему? – удивилась Верховная.
– В Живом Городе дети не рождаются и не живут. Ребёнок умрёт, – пояснила Патрис, ощупывая живот сестры как лекарь с огромным опытом. – Через полгода ребёнок родится, и что тогда?
– Мой сын не умрёт нерождённым в Городе, – процедила Тереза, чувствуя как по щеке побежала горячая слеза, – и не умрёт от руки инквизитора как сын ведьмы. Он будет жить. Со своим отцом.
– Да будет так! – развела руками Клаудия. Терять провидицу слишком опасно.
Драгоценный Морозник уже дополнял силу предсказания, а значит, мог сделать это ещё раз. Или даже много раз, чего не сказать о способностях других сестёр. С капризом Терезы пришлось считаться, чтобы не потерять возможно единственную ведьму, чьи силы ещё можно пробудить.
После утренней службы Тереза взяла с собой всё необходимое и постаралась одеться потеплее. Весна в Сентфоре выдалась промозглой. Без книг, без лишних вещей. Лишь небольшая сумка. Уверенно шагая по промёрзлой земле, она с улыбкой, от которой пуританки покраснели бы до кончиков пальцев, вспоминала. Зимой Джонатан показывал ей дорогу к охотничьему пристанищу, в котором прятался от бурь и ветров, чтобы сразу по оттепели вернуться на охоту. Домик был крохотным, вкопанным в землю. Очаг, лежбище и закуток для добычи. К тому времени они достаточно узнали друг друга, чтобы ведьма могла признаться себе в возникших чувствах.
Пристанище выглядело таким же грубым и неотёсанным, каким предстал в их первую встречу Джонатан. Только полутьма и огонь создавали образ скрытого в грубости чего-то искреннего и приятного. Всё случилось само собой. Сильный ветер загнал их под крышу. Разгоревшийся огонь в очаге не сразу смог обогреть, как бы они не тянули к нему руки. Джонатан очень быстро учился у Терезы и уже без подсказок знал, когда она хотела, чтобы поцелуи не прерывались, а откровенные прикосновения становились ещё откровеннее и ещё смелее.
Возможно, именно в тот день в жарком переплетении тел, когда впервые за долгое время Тереза позволила себе быть беспечно счастливой, и зародилась жизнь в ничего не подозревающей уже бывшей ведьме. А возможно это произошло в любой из последующих дней, когда не было никакого желания останавливаться на достигнутом, и использовалась каждая свободная минута, чтобы познавать друг друга. Они всегда после долго лежали в жарких объятиях, не прекращая разговаривать. Рассказывать ту правду, которая имела значение.
Тереза снова улыбнулась искренней восторженной улыбкой, когда увидела охотника, как всегда, ожидающего женщину, которой стал одержим с самого первого пересечения взглядов. Под её бдительным контролем он научился целовать её при встрече так нежно, чтобы ощущать ответный трепет. Но в этот раз всё было иначе. Вишнёвые глаза сияли, но казались одновременно и счастливыми, и печальными. Она ничего не сказала, лишь взяла его руку и поднесла к своему животу. Больше подсказок не потребовалось.