✸✸✸
Апогей боли настиг Клодию там, где она не могла ожидать. На десятый день отец, подарив девушке утреннюю пощечину за нерасторопность, вместе со старшим братом, который из всей семьи почти не обижал её, уехали в ближайший город, чтобы попытать там счастье. Ремесленник планировал продать свои работы и набрать при возможности заказов. Младшая дочь с двумя старшими братьями осталась на несколько дней в одном доме ожидать возвращения старших мужчин.
То, какими взглядами окинули девушку браться, заставило её выбиваться из сил весь оставшийся день, чтобы вся работа была выполнена идеально. Дом сверкал чистотой, вся одежда была перестирана, немногочисленные животные накормлены, посуда вымыта, а на стол вовремя подана вся еда, которую успела приготовить и собрать девушка. С ледяным сердцем она подавала братьям еду. В голове бились мысли о том, что она работала хорошо, и её не должны наказать, и смотреть на неё так не должны.
С наступающей темнотой Клодия, чувствуя неладное быстро сбросила с себя верхнее платье и устроилась спать на лавке, накрывшись грубым покрывалом до самых бровей. Она уже предчувствовала, что и без того адские деньки этой ночью даруют ей нечто из ряда вон выходящее. Тело ломило от усталости, но бьющийся в голове ужас не позволял быстро отойти в мир без сновидений. Она чувствовала, что братья не спят. Она слышала их заговорщицкий шепот. Она кожей ощущала их приближение.
– Не притворяйся, сестрица, мы знаем, что ты не спишь! – услышала она над самым своим ухом, прежде чем её грубо стащили с лавки на холодный пол.
На столе тлела коптилка на жиру, отпугивая мрак. В свете этого едва тлеющего огонька, лица братьев напоминали девушке изображения демонов, как она их представляла в совсем нежном возрасте. Сильные жилистые парни, проводящие часы за тяжёлым ремеслом должны были стать для неё надёжной опорой, против которой не сладит ни один налётчик. Их священным долг с самого её рождения – оберегать её честь, пока не передадут в руки мужа. Но за последние дни всё поменялось. Девушка, боялась всех жителей деревни, не замечая, что самые страшные взгляды охаживают её тело в доме.
– Отец с нас шкуры спустит, если попортим девку, – обнадежили её неуверенные слова.
– Отец сказал, что Клодия уже порченная, женихи ее не берут. Старой девой станет, – девушка от ужаса переводила взгляд от одного брата на другого, не совсем понимая, что происходит. По бледным щекам стекали бороздки слёз. Она чувствовала, что вот-вот произойдет нечто страшное, но поняла весь ужас грядущего только когда услышала свой приговор. – Не пропадать же добру!
Она знала, что кричать бесполезно, но ничего не могла с собой поделать. Сердце разрывалось от боли, несправедливости и обиды. Обиды на всё. На мать, которая дала жизнь в этом неправедном мире и оставила с ненавидящими её отцом и братьями. Обида на семью, которая платила ей лишь жестокостью и пренебрежением в ответ на любые её попытки быть хорошей, нужной и идеальной дочерью. Обида на недалёких селян, что обвиняли её в спину за то, к чему она непричастна. Обида на приходского священника, который не даровал ей покоя, а лишь обвинил, показав, что пастух не умнее и не мудрее своей паствы.
Обида на себя, не успевшую сбежать, пока была возможность. Не отбивавшуюся, когда нижнее платье грубо задрали, а её ноги силой развели в стороны. Обида на своё застывшее в ужасе тело, безвольно позволившее братьям творить с ней нечто запретное и непотребное. Даже собственное тело предало её, оказавшись игрушкой в жестоких играх мужчин, которых она считала своей семьёй. Боль, беспомощность и отвращение в горьких слезах, противно скатывающихся с глаз, заливаясь в уши.
– Не принеси в подоле, сестричка, – услышала она, сквозь судорожные всхлипывания, – а завтра отстирай от крови покрывало, пока отец не увидел. И не добавил от себя!