— Эй, — сказал Охотник, — у тебя сегодня просто обед на колесах. Разве не удобно?
Конечно, он имел в виду Поулсома. «Поулсом сказал, что они уже все продумали, — объяснила я Джейку, когда мы обсуждали полнолуние, Превращение и жажду еды, — что бы это ни значило». Что бы ни готовил Поулсом, то, что происходило сейчас, явно не входило в его планы. Резкий приступ клаустрофобии заставил меня предпринять еще одну бесплодную попытку освободиться. Я, еле сдерживаясь, сжала зубы, скотч на губах еще сохранял тепло и вес его ладони.
Я посмотрела прямо ему глаза. Очень медленно показала средний палец. Он тихо рассмеялся и захлопнул дверь фургона.
59
Поулсом пришел в сознание. Его била дрожь, на лбу выступили капли пота. Насколько я могла понять по его виду (в фургон попадал лишь вечерний свет через тусклое маленькое окошко), прошлая ночь и этот день дались ему нелегко. Он что-то бормотал, но из-за скотча на губах ничего было не разобрать. Потом он взглянул на часы.
Я чувствовала, что Проклятие уже близко, и его реакция на то, что он увидел, меня не удивила. Весь последний час мой организм находился на предпоследней стадии перед восходом луны, волк смотрел сквозь мои глаза со спокойной, уверенной звериной бдительностью. Лодыжки и запястья жгло, потому что я истерично пыталась высвободиться при каждом новом приступе голода. Хотя в целом мышцы расслабились, и я была спокойна, несмотря на боль.
Была спокойна. Но предпоследняя фаза подходила к концу. В любую минуту могла начаться финальная, и тогда меня ждали судороги, тошнота, жар, холодная испарина и бесконечные полминуты разрывающихся мускулов и невероятного смещения суставов. Кандалы, наверное, треснут или врежутся прямо в мою плоть. Я представила, как превращусь, и у меня будут четыре обрубка вместо рук и ног, я даже почти слышала звук, с которым кисти рук и ступни отвалятся, упадут на пол грузовика и станут кататься туда-сюда.
Я взглянула на Поулсома. Он отчаянно мотал головой: нет, нет, нет. Когда по мне стало видно, что превращение начнется совсем скоро, он принялся неистово метаться и мычать через кляп. Его тело налилось кровью от напряжения и страха. Будет так приятно забрать его бьющую ключом жизнь. Превращение обрадовало меня. Заполонивший все тело голод, с которым не поспоришь, был хоть чем-то неизменным и абсолютным, когда все остальное повисло на волоске.
Внезапно я ощутила запах Джейка. У меня подкосились ноги. Я высунулась из клетки как можно ближе к дверям фургона и с трудом подавила порыв закричать: «Это я! Я здесь! Джейк!»
Тише. Будь умней. Там какие-то голоса.
— Я думал, мы будем одни, — сказал Эллис.
— Да, — ответил другой голос, — но со времени нашего последнего разговора кое-что произошло.
Поулсом, видимо, узнав голос Эллиса, начал стучать по прутьям клетки.
— Что там у тебя? — спросил Джейк. — Что это значит?
Двери фургона открылись. Метрах в семи от нас стояли Джейк, Эллис и еще один мужчина в амуниции Охотника. Лет сорока пяти. С темными волосами с проседью и широкими скулами. Я вспомнила, как Джейк говорил: «Он выглядит как коренной американец», и поняла, что это Грейнер.
Тот Охотник, для которого Грейнер был «боссом», стоял рядом с клеткой с нацеленным на меня пистолетом.
— Ничего особенного, Джейк, — сказал Грейнер.
И тут случилось что-то неожиданное.
Грейнер вдруг сделал шаг назад и полшага влево, будто равнодушно изображал базовые шаги в танце. На секунду все застыли. Джейк стоял со слегка открытым ртом, рубашка все еще была застегнута криво. Эллис слишком медленно поднял руку, чтобы достать обрез, торчавший у него из кобуры на плече. Рука Грейнера тем временем молниеносно скользнула за голову, раздался скрежет, блеснуло что-то металлическое. Все остальные отскочили, будто их одновременно шарахнуло током, и в это мгновение клинок, сияющий палаш, ударил Эллиса в шею. Раздался звук, словно от ломающейся мокрой ветки.
Голова отвалилась, но тело еще оставалось на ногах. Светлые волосы зацепились за ружье. Тело повалилось до странного аккуратно. Сначала оно опустилось на колени, замерло на секунду, а потом шлепнулось на землю будто в поклоне. Голова лежала рядом на уровне бедер, лицом вниз, словно всем своим видом изображая, что больше не желает на это смотреть.