— Спасибо.
— За что? — Гарав покривился — рану пекло и дёргало.
Олза рассмеялся и не стал ничего говорить.
В центре зала стояли на коленях — прижатые несколькими руками каждый — трое мужчин, юноша и двое мальчишек возраста Гарава. Все они были ранены, и не по разу, но смотрели на стоящего возле трона Нарака с лютой, неугасимой злобой и без капли страха. В одном из мужчин Гарав узнал Рауда сына Тира, княжеского майордома! А один из мальчишек был его сын, Лоссен.
Прямо возле трона лежал один из пажей Нарака, мальчик лет десяти-двенадцати, Гарав узнал его сейчас — это был тот, принёсший подарок, а теперь… мальчишка был разрублен надвое, от плеча до бедра. Глаза были изумлённо и без боли распахнуты, светлые волосы затекли кровью и склеились. Нарак поднял голову — до этого он смотрел на убитого пажа — и сразу стало тихо. Бешеным голосом он спросил:
— За что зарубили ребёнка?! За верность?! Отвечайте, скоты!
В толпе прошёл шепоток — многие уже знали, что Нарак и Олза остались живы только потому, что паж, задремавший в зале у камина, среди собак, проснулся от их рычания, увидел входящих людей, успел натравить свору и поднял крик — и был тут же зарублен Раудом.
Сейчас Рауд выкрикнул с такой ненавистью, что от его голоса становилось холодно:
— Ты предатель, Нарак сын шлюхи! Ты продал Кардолан Артедайнскому Выродку и нимри! Будь ты проклят!
Установившаяся было тишина взорвалась, над головами схваченных засверкали мечи, но Нарак вскинул руки:
— Стоять! Стоять… — повторил он и показал рукой на заговорщиков: — Пытать, пока не расскажут всё — кто, зачем, для чего. Сначала этих, — рука князя как бы зачеркнула мальчишек, — на глазах у этих! — Он, словно ударяя копьём, поочерёдно показал на старших. — Убрать и начинать немедленно!
Заговорщиков уволокли. Олза хлопнул Гарава по плечу, подвёл к дверям в коридор и показал мечом на лежащего там светловолосого человека с раскроенными лицом и грудью — он был мёртв и неловко скособочился в луже остывшей крови:
— Вот твой удар. Он меня почти достал — и тут ты…
— Не помню, — сказал Гарав…
…Заговорщиков казнили через два дня, утром. Было солнечно и ветрено; ветер — тёплый, сильный — дул с моря. Гарав стоял в переднем ряду слева от Эйнора и смотрел на обтянутый красным эшафот, где замер один из младших палачей, опираясь на длинный двуручный меч с тупым концом, но до сияния заточенной рубящей кромкой.
Всех шестерых привезли в специальной повозке. Гарав уже знал, что никто из них ничего не сказал — ни когда пытали младших на глазах у старших, ни наоборот. Когда палач применил к Рауду огонь, Лоссен, до этого не издавший ни единого стона — пока мучили его самого, — открыл было рот, но отец сказал ему: «Молчи». И Лоссен молчал, не закрывая глаз.
Шли все шестеро сами — ноги им сохранили и вообще привели в порядок, если так можно выразиться. Но они прошли близко от Гарава, и следы пыток, а главное — неистребимый запах боли — были ему отчётливо видны и ощутимы.
Один за другим — в полной тишине, только упруго хлопали флаги — приговорённые поднялись на помост. Мальчишки помогали идти друг другу, один из мужчин опирался на плечо юноши. Выстроившись в ряд, шестеро слушали приговор, который читали громко, отчётливо.
Гарав обвёл взглядом толпу на площади. На большинстве лиц была открытая ненависть к заговорщикам, на некоторых — обычная человеческая жалость… а на некоторых Гарав видел ясно читаемое сочувствие. На немногих — но видел.
Смотреть на казнь ему не хотелось, тяжело было на это смотреть. Но он смотрел, потому что пажа зарубили. И ещё много народу погибло в ту ночь.
Первым казнили Лоссена. Мальчик сам встал на колени, улыбнулся отцу, аккуратно убрал с шеи и подвязал разбитыми руками волосы и обратился к отцу:
— Отец, прощай, — а потом попросил палача — ясно, громко и вежливо: — Пожалуйста, не запачкай волос.
Палач кивнул и ударил. Голова отскочила сразу, очень легко (толпа выдохнула), и Гарав с отвращением и жалостью увидел, как бьётся тело — раз, другой дёрнулось, — и ощутил запах… Это умирающее тело вытолкнуло наружу содержимое кишечника и мочевого пузыря.
Помощник палача поставил голову на специальное возвышение. Волосы не были запачканы…
Второй мальчишка сам не пошёл — забился, отчаянно замотал головой, и его потащили, кто-то почти сочувственно сказал: «Да не рвись же ты, удар будет неточный, а так всё быстро кончится…» Гарав закрыл глаза. Нет, он не мог на это смотреть. И открыл их, лишь когда казнили Рауда. Этого жалко не было. Что бы он там ни думал и во что бы ни верил — за ним стоял Ангмар, и это он обрёк на гибель всех погибших и казнённых людей. Он.