Беннет явно остался недоволен:
– Ты делаешь слишком много выводов из одного-един-ственного случая. У тебя разыгралась фантазия.
– Уолт, береженого Бог бережет! Не пытайтесь больше заглянуть стервятникам за шиворот из космоса. Используйте лучше пешую разведку в моем лице. Клянусь, я стараюсь, как могу!
– Стараешься ты, – проворчал Беннет, – в постели, обжимая свою бабу.
– Мало я выжал из нее информации?
Беннет помолчал с суровым видом и принял окончательное решение:
– Мы повесим над Пидьмой несколько малых спутников, без пиротехники и двигателей. А ты – старайся дальше!
18
За несколько дней до Нового года я сидел в кафе своей гостиницы на Каменном острове. Людей в зале было немного, большинство столиков пустовало. На единственном телевизионном экране шла с приглушенным звуком передача о праздновании Рождества в западных странах. Я уже закончил ужин и не спеша пил кофе со сливками, размышляя, как и положено русскому человеку, о мировых проблемах.
Может быть, соответствующее настроение навевали рождественские сюжеты, но думал я о судьбе человека-творца, человека-создателя, движущего своей мыслью весь ход жизни на планете. Того, кого мой дед называл в своих дневниках равным Богу. Этот божественный человек никак не проявил свою волю в катастрофах двадцатого и двадцать первого веков. Не было надежды, что он сумеет отвратить и грядущие катаклизмы.
Пожалуй, мой добрый дед немного идеализировал собственных коллег – ученых, инженеров. Творческие люди в массе своей всё равно остаются обыкновенными людьми. Их гонят по жизни всё те же примитивные позывы – стремление к первенству и обогащению. Человеколюбие, доброта, бескорыстное подвижничество – явления редчайшие. Во все времена гуманисты, казавшиеся чудаками, если не полусумасшедшими, вызывали насмешки. А ведь в действительности именно непрактичных гуманистов вел тот самый величайший природный инстинкт – самосохранения. Только не своего, утробного, а всеобщего.
Говорят, что таланты попадают в цели, в которые никто не может попасть, а гении – в цели, которых еще никто не видит. Гуманисты прошлого, знаменитые и безвестные праведники, были именно такими гениями. Они предчувствовали, что с моралью эгоизма и личной выгоды человечество неминуемо погибнет на переходе к бессмертному состоянию.
Но где же гуманисты нынешние? Незаметны? Это их естественное состояние. Однако незаметность не должна означать бессилия. А они, если существуют, оказываются беспомощней слепых котят перед ничтожнейшими из земных существ – шейхами, дельцами, бандитами…
– Вы позволите? – нарушил мое уединение женский голос.
Я недоуменно вскинул голову – и словно электрический разряд ударил мне в глаза и в сердце: рядом стояла женщина, поразительно похожая на Марину. Такие же волосы с медно-золотистым отливом, скульптурные черты лица, сияющие голубые глаза, яркие губы. И – молочно-белая кожа. И великолепная, хоть и немного полноватая, особенно в нижней части, фигура, туго облитая простым на первый взгляд, но подающим все ее формы с предельной откровенностью, серым искрящимся платьем.
– Вы позволите? – повторила она и взялась за спинку стула, показывая, что хочет сесть рядом со мной. Да, голос ее тоже напоминал голос Марины – глубокий, напряженный, звенящий.
Я пожал плечами:
– Вокруг полно свободных столиков. Но если вам нравится именно этот, я могу отсюда куда-нибудь перейти.
– Ни в коем случае! – воскликнула она, опускаясь на стул. – Мне нужно с вами поговорить.
– О чем?
Не могу похвалиться тем, что прожил чистую и нравственную жизнь, но с проститутками до сих пор я не имел дела ни разу. Из самой элементарной брезгливости. И, как бы эта пышная красотка, до боли похожая на мою первую жену, меня ни обольщала, ей тоже предстояло убраться не солоно хлебавши.
– Мне поручили взять у вас интервью, господин Фомин.
– Что-о?!
– Я корреспондентка «Норд-Вест-Ти-ви». – Она достала из сумочки «карманник»: – Можете проверить мою идентификацию.
– Не надо, я верю. Скажите только, как вас зовут.
– Марианна.
О, черт! Столько совпадений! Даже имя!
– А я – Виталий. Она улыбнулась:
– Это мне известно, ведь я готовилась к встрече. Мы собрали о вас всю информацию, какую только удалось найти в Интернете. Представитель спецслужбы ООН в Петрограде – настолько видная фигура, что наша телекомпания никак не могла вас обойти.
Впервые в жизни кто-то назвал меня видной фигурой! Наивность? Или рассчитанная лесть? С какой стати?
– Но я-то не готовился к интервью. Всё это несколько неожиданно.
Она улыбнулась еще ослепительней:
– Догадываюсь, за кого вы меня приняли.
– Помилуйте!
– Нет, нет, я сама виновата, следовало заранее вам позвонить, условиться о встрече. Я так и собиралась сделать, но внезапно увидела вас в этом кафе… Кстати, неужели я похожа на девицу легкого поведения?
– Ну что вы!
– Эта тема чрезвычайно волнует меня. Как журналистку, разумеется. Я даже пишу исследование о проституции в бессмертном обществе.
– В самом деле, целое исследование?
– О-о! – воскликнула Марианна. – Когда моя книга появится в Интернете, она вызовет сенсацию! Море фактов, поразительные выводы! Вот представьте: в смертную эпоху женщины уходили в секс-бизнес на короткий срок – пять, десять, пятнадцать лет, а дальше – биологическое увядание само выбрасывало их из профессии…
– Так, так, – заинтересовался я.
– А теперь, когда процессы старения замедлены, женщины остаются в сфере интимных услуг до тех пор, пока сами этого желают.
– Что вы говорите?! – я с притворным изумлением покачал головой.
Марианна как будто не заметила моей иронии:
– Да, женщины выиграли от бессмертия больше мужчин! Проституция – лишь частный случай. Если взглянуть шире, мы увидим, что женщина вообще обрела невиданную прежде свободу. Она вольна испробовать всё, к чему ее побуждают в разное время ее материальные, духовные и, наконец, сексуальные запросы. Вчера верная жена, сегодня – куртизанка, завтра – мужененавистница, не признающая никакой любви, кроме лесбийской, послезавтра – снова примерная супруга. Вспомните и о пластической косметике! Некоторые женщины каждую такую перемену закрепляют изменением внешности. Вот – новая степень свободы, в том числе от собственного недавнего прошлого!
– Вы всё это называете свободой? – усомнился я. – Не распущенностью?
– О, не разочаровывайте меня, Виталий! Мне казалось, у сотрудника ООН более широкие взгляды. Распущенность – одно из высших проявлений свободы. Точнее, именно распущенность и есть истинная свобода! Свобода следовать своим желаниям без боязни совершить ошибку! Ибо что означала в прошлом ошибка для смертного человека? Бесполезную потерю отрезка времени, части коротенькой жизни. А теперь мы можем отдаваться зову стихии, которая нас увлекает, без оглядки на время… Однако вернемся к моему исследованию проституции. Оно неопровержимо доказывает: в мире бессмертных личная свобода становится источником опасности.
– Для проституток? – я прикинулся тугодумом.
– Для общества! – воскликнула Марианна. И вдруг спохватилась: – Мы сидим за пустым столом. Вы, правда, уже поужинали, но разрешите для поддержания разговора хоть чем-то вас угостить? Не беспокойтесь, все расходы оплатит моя компания. И к тому же вы получите гонорар за интервью.
– Нет, нет, меня еще ни разу в жизни не угощала женщина. Позвольте мне остаться верным своим принципам.
Я взял со столика пульт вызова, нажал кнопку и попросил:
– Бутылку красного сухого, получше, и легкую закуску для двоих. – А Марианне пояснил: – Шампанского мы выпьем позже. Если интервью получится удачным.
Она согласно кивнула.
Через минуту официант подкатил тележку, расставил перед нами всё заказанное и с поклоном удалился.
– Выпьем за вашу будущую книгу! – сказал я, наполняя бокалы.
– Мне кажется, первый тост надо поднять за наше знакомство! – ответила Марианна и придвинулась ко мне поближе.
Я почувствовал, какой одуряющий аромат исходит от нее. Казалось, это не продуманный парфюм, а естественный запах великолепного, разгоряченного женского тела. И тут мне пришло в голову, что я совсем забыл, как пахло от моей Марины. Казалось, не забуду никогда, и вот всё-таки позабыл.