— Эй, — чувствуя не привычную робость, Алиса положила руки ему на плечи, — Я знаю, что с тобой сделали. — Слова подбирались тяжело, боялись уколоть. — Не только про ожог. Всё в порядке, солнце. Слышишь? Это ничего не меняет.
Касте следовало сказать об этом и раньше, но она всё никак не решалась, не могла подгадать момента, когда бы он не столь сильно вздрогнул от этих слов, когда рядом кроме никого не было. А если оглянуться, то выходило — с того времени, как Ворон более или менее отошёл от поимки, в мнимости спокойного уединения они остались вдвоём впервые.
— Я всё равно тебя люблю. Я знаю, как это грязно, но услышь меня — я тебя люблю.
Потому что она сама однажды сидела под холодными струями душа, потому что горячей воды не было, обхватив руками содранные коленки и надрывно всхлипывала. Обман, что душ смывает с тебя день или еще что — подобное невозможно оттереть даже самой жёсткой губкой. Невозможно вытравить, только постараться не вспоминать и перешагнуть, поверив, что есть люди, на подобное не способные.
Ворон всё равно вздрогнул, сжал пальцами её талию, взглянул затравленно, тихо прошептал:
— Откуда? — но тут же замолчал, потому что понял сам.
Сначала вспыхнула ненависть. Потом боль. За болью пришло облегчение. «Уже справились. Больше не угрожает.»
Он всё-таки прижал её поближе. Искал слова, но не находил. Оказался безоружен перед уверенным ласковым голосом, честностью и поражающим спокойствием. Если Призрак способна на такое, то он был просто обязан ей соответствовать.
— Я слышу тебя, даже когда тебя нет рядом, — признался Ворон. — Мне никто ещё не давал таких полезных советов. Прости, я должен был сказать сам. А ты... Ты слишком милосердна ко мне. Если бы не сидела у меня на коленях, думал бы, что ты плод моего больного воображения, — усмехнулся невесело, но взгляд на Алису поднял будто даже посветлевший. — Словно вечность не виделись, Призрак. Тебя всегда не хватает.
Он уткнулся лбом ей между ключиц и опустил руки, наконец, вниз, сжал её бёдра. Смог снова дышать — ровно, глубоко, спокойно — запахом её кожи и одежды, запахом Призрака. Родным и горячим. Тем запахом, который всегда примет его, что бы ни случилось. И куда бы он ни попал. Почти. Ворон улыбнулся своим мыслям, а потом и Алисе, когда надышался ей вдоволь. Всё равно было мало, но этого хватало для короткого безмятежного счастья. Его личный наркотик — «красный призрак».
А Алиса улыбалась в ответ, гладила по голове и щурилась. Не желала — вряд ли Ворону нужна была жалость, но была рядом. Продолжала сидеть на коленях, потом заставила его стащить с себя одежду и забраться под одеяло.
Они еще лежали какое-то время молча. Алиса устроила голову на плече, наглыми пальцами выводила узоры на груди, наблюдала за этим из-под полуопущенных ресниц и думала о том, что это, возможно — последняя тихая ночь. Когда умиротворению можно отдаться полностью, ни о чем не думать и выбросить из головы все ненужное.
...Как будто она натянула рубашку из стеснения, что кто-нибудь зайдёт, хотя Каста в лифчике по дому — это даже не из ряда вон, а в порядке вещей. Как будто Ворон только что сжимал запястья, её саму и всё обычно так, что ныло под ложечкой и на глаза вновь просились слёзы. Но не отчаяния, а какой-то тихой, светлой грусти. Алиса не всхлипывала, не плакала. Прогоняла образы двух таких разных, но по одинаковому доброму улыбающихся парней, отправившиеся в бесконечность и хотела, чтобы больше прогонять никого не пришлось. Их и без того осталось девять. Алиса понятия не имела что с ней будет, если исчезнет еще кто-то, но клятвенно обещала, что ни за что больше не будет звонить знакомому.
***
Ночной воздух пах всегда для Изабель по-особенному. Почему — Изабель не знала. Просто молча, тихо любила это время суток и особенно не просто наблюдать за ним из тёплой квартиры, а именно гулять.