Потом точно в замедленной, резко потускневшей, съёмке. Тонкая фигурка с растрёпанными хвостиками, спешным шагом выбегающая вперёд сцепления людей прямо на сцепление другое. На эти щиты. В огромных от страха зелёных глазах плещется надежда — они не будут стрелять. Зачем им палить в безоружную девушку, поднявшую руки, которую каждый может сломать пополам простым приёмом?
Но несколько выстрелов гремит, для него — особенно выделяются на фоне остальных и хакерша падает. Больше не поднимается.
Герасим застыл, сдавленный по бокам людьми. Дышать было больно, но ещё больнее — смотреть на эту картину. Крик застрял где-то в глотке, вместе с так и не высказанным, а теперь уже пропавшим навсегда. Только разбитые губы шепчут:
— Изабель, — а потом уже кричат, — ИЗАБЕЛЬ!
Он вряд ли осознаёт и всё понимает. Зато замечательно представляет, что творилось в голове у его вечного котёнка, когда она решилась на них бежать. Он слишком хорошо её знает, успел выучить что тело, что душу и именно поэтому совершенно не адекватная злость вырывается рыком и Герасим срывается с места следом, заводя руку за спину. К тому моменту два сцепления слишком близко и верная раскладная дубинка до самого конца служит хозяину. Даже успевает прописать сильным ударом по одному шлему, нога — повалить представителя "закона" — слово плевком презрения, — а затем опять давка, чьи-то уже чужие крики, глушащие выстрелы и боль в районе спины. Много точечной боли, которая не утихает, а только набирает силу. Единственное, чего Герасиму сейчас хочется, так это доползти до Изабель, но вместо этого он видит очертания тела за ногами в чёрных штанах и берцах, как на неё кто-то наступает.
Ворон обернулся туда, только когда прозвучал яростный крик — и даже не смог из себя выдавить подобный. Смотрел, как зелёный ирокез выплывает из моря людей, как несётся на смерть и понимал — его выбор. Его грёбаный выбор. Изабель...
Куда она попёрлась? Почему его отпустила? И какая, к чёрту, разница, если имела на это полное право? За это — убивать?
— С-суки! — вспыхнул Ворон, а прищуренные глаза заблестели.
Изабель. Наглую, но живую, настоящую, яркую Изабель — взяли и вырезали из жизни. А за ней ушёл и Гера. Сильный, умный, по-настоящему влюблённый. И сам Ворон бы так полетел. Если бы мог. Что-то он точно может...
Пальцы сжали пистолет в кармане. Замедлилось время. Где-то кричали, где-то звучали выстрелы. Он сделал один шаг, потом ещё и ещё, ускоряясь с каждым новым и расталкивая людей вокруг. Подлететь бы чёрной смертью и мокрого места не оставить. Ни от кого. Чёрное против чёрного. А что потом — не важно.
— Ворон! — холодные пальцы вцепились в руку, удерживая мёртвой хваткой. Поймали где-то на пол пути до решения и его последствий. Алиса, захваченная хаосом, и сама уже успела огрести, старалась держаться отбивающих, в толпе, ловя на нож не защищённые бронежилетами участки тел и ни капли этого не стыдилась. Мстила, наверное. Но между прямым, слишком напряжённым шагом Ворона, криком, что едва различила и какой-то девчонкой выбрала всё же первое.
Призрачные глаза смотрели сквозь боль и наворачивающиеся слёзы. Наваждение спало. Он шумно выдохнул, за одну секунду обменявшись болью, потом утопил, засунул в задницу, отказался от дерьмовой идеи и благодарно кивнул.
— Пусть люди уходят, — приказал безжизненным голосом. — Это уже далеко не уличная драка. Я прикрою, помоги им.
Алиса кивнула, ныряя обратно в толпу. Ей так всегда было проще — подчиняться немой, верной тенью, пока приказы себя оправдывали. Стоять за чьей-то спиной, прикрывая, на шаг позади, но часто с такой позиции обзор был куда получше.
«Значит, война,» — понимал Ворон. Всё же достал пистолет. Пусть ему тоже перепала пара чётких поставленных ударов — боли он совсем не чувствовал. Всё съедала сдерживаемая теперь стараниями красного призрака ледяная ненависть.
Рассредоточить силы. Распределить обязанности. Держать оборону.
Ворон начал стрелять. Когда он начинал стрелять — чётко, слаженно, не тратя ни одной лишней секунды — это звучало, как вызов. Как в той глупой игре, где всем хотелось найти и обезвредить такую очевидную опасность. Боевики Шишкина, вдохновлённые примером, тоже перешли на более частый огонь. И единственное прикрытие для стреляющих на открытой площади — живые люди...
Потом заканчивались патроны, и кто-то старший, казалось бы, совсем чужой, протягивал Ворону магазин.
— Надо было брать автоматы, — заявлял незнакомый грубый низкий голос, безошибочно определяемый, как голос бывшего военного.