А в следующий момент кто-то резко рвет дверь на себя, дверная ручка выскальзывает из моей потной ладошки, и, подавшись по инерции вперед, я с трудом удерживаюсь на ногах.
Есть от чего падать.
Передо мной, сжимая в руке свой игрушечный коммуникатор, стоит девочка Ира в своем трогательном синем платьице, и веснушки становятся темно-бурыми на ее побледневшем лице.
В голове моей один за другим возникают два возможных варианта действий. Например, сделать вид, что я ничего не слышал, а если и слышал, то не понял, а потом при первой же возможности связаться с Астратовым… Или, воспользовавшись внезапностью, накинуться, выбить из рук коммуникатор, чтобы она (или все-таки он?) не сумела дать сигнал тревоги своим взрослым пособникам, и скрутить в бараний рог…
Однако я почему-то выбираю третий вариант, хотя, возможно, не самый лучший.
— Здравствуйте, господин Дюпон, — говорю я. — Вам надо-отдать должное — вы хорошо замаскировались… И актер из вас вышел бы замечательный. Только вы не предвидели, что мыс вами вновь окажемся рядом. Как тогда, в день нашей общей смерти. На «Сарплексе»… Договорить я не успеваю. Возможно, в других обстоятельствах я бы не полагался так на свою реакцию. Но меня ввело в заблуждение девчоночье обличье моего собеседника.
Ну кто бы мог предположить, что эта маленькая тощенькая стервочка в качестве ответной любезности с потрясающей быстротой врежет мне носком туфельки — и не куда-нибудь, а в самое больное место всех мужчин и мальчиков?!.
Глава 8. ЗАМИНИРОВАННЫЙ МИР
Бежать трудно по двум причинам.
Прежде всего — из-за этих дурацких домашних шлепанцев, которые то и дело норовят слететь с босых ног (порой им это удается, и тогда приходится терять время на то, чтобы вернуть их на место), и еще из-за тупой, ноющей боли в паху. М-да, давненько мне так славно не доставалось. По-моему, аж со школьных времен. Именно тогда, будучи вратарем футбольной команды, я познал то незабываемое ощущение, когда мяч, выстреленный противником с щедрого размаха, в упор поражает твою самую болезненную точку…
А еще мне мешают прохожие. Идиоты, они наивно верят воплям лжедевчонки о том, что я собираюсь искалечить ее ни за что ни про что! А я то и дело вынужден проявлять чудеса изворотливости, чтобы не попасться в чьи-нибудь распростертые объятия или не загреметь через чью-нибудь коварно подставленную ногу.
К счастью, еще один сдерживающий фактор в виде персонала детсада остался далеко позади. Когда наша Виктория увидела, как мимо нее один за другим пронеслись двое из ее воспитанников, она допустила ошибку. Вместо того чтобы сразу выслать в погоню нашего штатного охранника дядю Васю, который в это время наверняка снимал на кухне пробу со стряпни Клары Антоновны, воспитательница вначале сама пыталась догнать нас, а затем пустила в ход угрозы самых страшных кар. А потом уже и дядя Вася оказался бы бессилен помочь ей, потому что мы свернули за угол соседнего дома, проскочили через анфиладу проходных дворов, вынырнули из-под арки на узкую улочку и понеслись по тротуару…
Эх, жалко: нет ни возможности, ни времени, чтобы известить Астратова или хотя бы местных обезовцев. Значит, остается одно — нагнать во что бы то ни стало голубое платьице, мелькающее впереди, и не дать замаскированному под девчонку Дюпону вновь ускользнуть на тот свет. А он попытается это сделать. У него сейчас два выхода: убить либо меня, либо себя. Он без оружия. Поэтому первый вариант отпадает сам собой, а второй следует предотвратить любой ценой!
А бежит-то «Ирка» уверенно и без ненужных метаний. Словно маршрут этот давным-давно заложен в ее светловолосую голову. Наверное, Дюпон успел хорошо изучить окрестности детсада — не то что я…
Так. Впереди, кажется, — широкий проспект. Надо прибавить ходу. А то «Кеворкова» вздумает кинуться кому-нибудь под колеса.
«Ирка» оглядывается. Как ни странно, но на лице ее не видно ни страха, ни ненависти. Она даже улыбается мне и кричит нечто вроде «дразнилки».
Хитрый ход. Сейчас мы похожи на детей, затеявших бег наперегонки, и прохожие перестают обращать на нас внимание. Ну подумаешь, мальчик гонится за девочкой — что тут удивительного? Правда, оба бегут на пределе сил, задыхаясь и едва волоча ноги, но в их возрасте такие нагрузки полезны.
Ну все, сейчас я ее догоню. Осталось несколько метров, и…
Эй, куда же ты, гад?!.
«Кеворкова» сворачивает в сторону от асфальтированной дорожки между домами. Туда, где сходятся углами два здания.
Ну, это ты зря, бывшая подружка… Здесь — тупик.
Дома стоят почти впритык друг к другу, между ними есть лишь узкая щель (руки бы отбить строителям за такую работу — нельзя, что ли, было получше рассчитать?!), пролезть в которую, по-моему, нельзя даже кошке.
Однако вблизи обнаруживается, что ширина щели составляет около двадцати сантиметров и в нее может пролезть не только кошка, но и пятилетняя девочка. Особенно такая худенькая, как Ирка…
А мальчика — тоже пятилетнего, но более упитанного — щель отказывается пропускать наотрез.
Проклятье!
Между тем голубое платьице по ту сторону прохода между домами поворачивает влево и исчезает из поля зрения.
Ну что, самоуверенный болван, допрыгался?!.. О том, чтобы обежать дом по всему периметру, нечего и думать. Потеряешь напрасно время, а Дюпон уйдет. И, возможно, — вообще из этого города…
Стиснув зубы, скидываю с себя лишнюю одежду. А именно — штаны. С верхней части тела снимать нечего, кроме кожи.
Нет, бесполезно… Ребра все равно упираются в шершавый грубый бетон, и даже попытка втянуть в себя живот оказывается напрасной.
Но другого выхода нет.
Успокоились. Глубокий вдох. Закрыть глаза, закусить губу — и вдавливаться в щель так, словно хочешь раздвинуть громады зданий своим маленьким слабым тельцем!..
Но учти: если ты тут окончательно застрянешь, то извлечь тебя из бетонного капкана будет непросто даже Службе Спасения со всей ее спецтехникой.
У-уф!.. Ну наконец-то!..
Сжалившись надо мной, щель, как лоно гигантской каменной роженицы, стремящейся дать жизнь своему чаду, пропускает меня через себя, но в качестве платы за это на неровных гранях бетонных плит остаются клочки моей кожи и кровяные полосы.
Бока жжет так, будто их облили керосином и подожгли, по ребрам течет кровь, но, стараясь не обращать внимания на боль, я впрыгиваю в штаны и возобновляю погоню.
— Что с тобой случилось, малыш? — сочувственно искажается лицо первой же попавшейся мне женщины. — Где это тебя так угораздило?.. Ты же весь в крови!.. Да остановись же!
— Тетенька, — говорю я, остановившись, но на всякий случай предпочитая соблюдать дистанцию между собой и этой доброхоткой, — вы не бойтесь, я в порядке… А вы не видели, тут девочка в синем платье не пробегала?
— А как же? Видела!
— И куда она побежала? — переведя дух, спрашиваю я.
Под ложечкой — словно кол вбит.
— Да вон в тот подъезд забежала! — Женщина показывает на металлические двери под навесиком на противоположной стороне двора. — Тоже неслась как угорелая… А что случилось-то у вас? Что вы сегодня бегаете, как будто за вами кто-то гонится? Ты далеко отсюда живешь? Пошли, я отведу тебя домой к матери, тебе надо срочно сделать повязку…
— Нет-нет. я сам дойду, — хрипло говорю я.
И, не давая женщине вновь раскрыть рот, прошу:
— Вы лучше вот что сделайте: позвоните, пожалуйста, в ОБЕЗ. И попросите их срочно выслать сюда группу захвата. Скажите, что звоните по поручению Сабурова… — На секунду задумываюсь. Вряд ли фамилия «Сабуров» что-то скажет местным обезовцам, еще подумают, что их разыгрывает какой-нибудь хулиганствующий шутник. Что же придумать? Может, вот это? — И еще скажите, что Дюпон — это Кеворкова из сто пятого детсада!.. Запомнили? Дюпон — это Кеворкова!..
И, оставив женщину стоять с открытым ртом, я устремляюсь к указанному подъезду.
Надеюсь, в дейском ОБЕЗе есть представители группы «эр», а им-то кодовое слово «Дюпон» скажет многое. Конечно, если они поверят в сообщение какой-то тетки. И если она не сочтет мою просьбу бредом перегревшегося на солнце ребенка..