— У нее должны же быть близкие. Что, муж совсем отвернулся от нее?
— Я не знаю, можно ли так сказать; я слышала от нее только хорошие отзывы об ее муже.
— О, да, так всегда бывает!
— То есть, как это?
— Что отзывы становятся все лучше после развода — когда начинают сожалеть о случившемся.
Госпожа Рубен вновь обижена. Ведь не о какой-нибудь обыкновенной даме речь идет, а о леди. Консул слишком далеко заходит, предполагая, что все эти дамы похожи на машинисток в его конторе. Да, от нее можно было услышать только лестные отзывы о муже, настаивает фру Рубен, а он, в известном смысле, сделал все от него зависевшее, он собственно и не чинил ей нынче никаких препон, он держался непримиримо и никогда не отвечал ей. Ну, что это за манера такая! А близкие? Она, конечно, утратила симпатии со стороны семьи ее мужа; у самой же нее нет близких, которые могли бы помочь ей.
— Так она, значит, происходит совсем из низов? Фру Рубен стала защищать ее. Что значит «из низов»?
В Англии, где всякий может жениться на ком угодно! Король может жениться на любой мещанке, если захочет. Так неужели лорд не может жениться на актрисе?
— Так вот она, значит, кем была!
— Да, чем-то в этом роде; кажется, танцовщицей.
— Час от часу не легче! И, значит, теперь я, в качестве консула, должен вмешаться? Этого я, конечно, сделать не могу, об этом и речи быть не может, это не в моей власти. Вы обе одинаково рехнулись, предполагая это.
Фру Рубен отказалась от мысли воздействовать на тщеславие своего мужа. Он ведь должен сообразить, что когда к нему обращается леди, то она отличает его перед другими; иначе этого нельзя понять. Она делает его почти своим поверенным, дружески беседует с ним о том или о другом, ставит себя временно на равную с ним ногу. Но так как этот знак внимания не произвел на консула Рубена никакого заметного впечатления, то фру Рубен пришлось испробовать другой метод.
— Итак, значит, ей нужны деньги, — спокойно продолжает она, не слушая возражений мужа, — и деньги она получит, несомненно. Ведь у ней ценностей и не на такую сумму!
— Как велика сумма?
— Зависит от того, во сколько ты оцениваешь английского министра. Здесь речь идет о благосостоянии или разорении, жизни или смерти.
— Это чем-то серьезным пахнет. А что же это за ценности?
— Документы. Письма.
Если фру рассчитывала добиться какого-либо особого эффекта этим сообщением, то она просчиталась. Консул даже головы не поднял, — он зевнул. Это не смутило ее. Странное дело, она взяла на себя обязанность покровительствовать этой чужеземной даме и этого она хотела добиться. В чем крылся источник этой настойчивости? Этот человек, эта госпожа Рубен вечно страдала от хронического расстройства нервов, она погибала под бременем жира, ее тяжеловестность обрекала ее на бездеятельность, не в качестве наслаждения, а в качестве тяжкого бремени. Да, все это было так. Но фру Рубен умела в то же время проявлять доброту и услужливость по отношению к другим. Что ей было за дело до этой английской леди? Расовая симпатия? Быть может. Но в таком случае ведь и лорд принадлежал к той же самой расе, а она работала как раз против него! Консул зевнул:
— Я не могу взять на себя это дело только потому, что ты получила какоето там кольцо.
— Ну, конечно, нет, — подтверждает и фру, зевнув в свою очередь. Кольцо — это пустяки, оно порадовало ее в первый день, но не больше. Она взяла его, потому что дальнейший отказ был бы уже невоспитанностью. И разве принято отказываться от подарков высокопоставленных лиц? У фру Рубен были и до того кольца, слишком много даже, они были в тягость и мешали ей. Как он сам видит, ей пришлось надеть их все на мизинцы.
— Да, после того, как все остальные пальцы стали похожими на большой.
Фру опускает свою голову и отвечает:
— Когда мне было восемнадцать лет…
— Ну, да, я знаю эту песню наизусть, — перебил консул. — Но тебе не восемнадцать лет, а вдвое больше! А вот поумнеть-то ты не поумнела!
— Когда мне было восемнадцать лет, — настойчиво продолжает фру, — у меня были такие же тонкие пальцы, как у твоих машинисток! — Во второй раз упоминала она о машинистках, не только мимоходом, но с определенной интонацией, как будто эти слова имели свое особое значение. И во второй раз консул выслушал это с равнодушной миной, пожимая плечами.
— Эти бумаги, — процедил он, — частные письма. Я консул; письма — это значит скандал, шантаж — нет, я и не притронусь к ним.