— Я добровольцем ушел на фронт, студентом. А на передовую попал только в сорок втором. А это, — он похлопал себе по шее и пояснице, — летом сорок четвертого, под Варшавой.
Когда они приехали на квартиру, Елизавета Андреевна набросилась на мужа.
— Женя, ты же замучил, наверно, Василия Игнатьевича. И голодные оба. Давайте быстренько за стол.
Стол был уже накрыт. Ольга Владимировна помогала хозяйке дома.
Вскоре пришли Юрий с Варей, а вслед за ними и Светлана — младшая дочь Окушек, студентка консерватории. Светлана была настолько дружна с Варей и влюблена в нее, что даже ревновала ее к брату. А когда ей сказали в присутствии Юры и Вари о их предстоящей свадьбе, она нахмурилась, пожала только плечами и, ничего не сказав, направилась к себе в комнату.
— Что это за номер, Света? — строго спросила мать.
— А что такое? — развела она руками и опять было хотела уйти к себе, но мать ее задержала.
— Ты почему это так? Что это за новость? — не отставала от нее мать, возмущенная ее поведением.
— Ну и что? Свадьба как свадьба. — Помолчала, стоя у двери. — Просто жалко расставаться с Варей.
Вот и все.
— Как это расставаться? Кажется, наоборот, она входит в нашу семью.
Света подошла к Варе.
— Чего ты в нем нашла хорошего? Рот до ушей. Бог ты мой.
— Так это же от радости он так растянулся, Светка, — громко захохотал Юра и, подойдя к сестре, хотел обнять ее, но та молча, без улыбки отвернулась.
— Так как же теперь, Света? — спросила Варя, шутливо изобразив на лице выражение отчаяния, хотя вначале она и в самом деле стушевалась.
— Я бы отказалась, пока не поздно. Будем с тобой вдвоем жить незамужними праведницами.
Все тогда расхохотались, а Юра, подойдя к сестре, схватил ее за руки.
— Молчала бы уж, праведница. Как будто я не знаю твоего скрипача…
— Виолончелист…
— Ну да, а есть еще футболист…
— Говори точнее, не просто футболист, а заслуженный мастер спорта. Не следует принижать достоинства себе подобных, Юрочка…
Теперь Света сидела за столом рядом с Варей и без конца что-то нашептывала ей на ухо, и та слушала с интересом, кивая в знак согласия. Иногда они наклонялись друг к дружке, почти касаясь лбами, тихо разговаривали и заговорщически смеялись.
Когда Юра начинал что-нибудь говорить Варе, Света тут же встревала в разговор, а через минуту она вновь отвлекала ее внимание, и тому ничего не оставалось делать, как заниматься будущим тестем, сидевшим с ним рядом.
Тон всему, как это всегда бывает у Окушек, задавала Елизавета Андреевна. Она умела хозяйничать за столом, и не просто умела, а любила эту свою роль, и когда она особенно ей удавалась, то испытывала истинное удовольствие, не лишенное известной доли чисто женского честолюбия. Но это было в то же время и естественным проявлением ее гостеприимного характера, и все у нее получалось всегда искренне, в меру, без признаков наигранности и высокомерия.
Ольга Владимировна не спускала с нее своих больших влюбленных глаз.
Никогда, пожалуй, за всю свою жизнь она не испытывала еще такого огромного личного счастья, как теперь. Это счастье исходило и от знакомства с этими хорошими людьми, и от того, что виновницей этой радости была ее милая Варенька, красивая, молодая и такая умная и образованная, и от того, что они сейчас здесь, в этом большом и древнем русском городе на Волге, а не в своей далекой Махтанге, затерянной среди безбрежной тайги, отстоящей за тысячи верст от больших городов и железных дорог.
Ольга Владимировна была счастлива и от гордого сознания, что это именно она, когда-то худенькая и пугливая детдомовская Олька, прошедшая всю войну связисткой, с лихвой хватившая и лишений трудных послевоенных лет, создала такую дружную, здоровую и благополучную семью. Может быть, впервые с такой откровенной силой она ощущала сейчас свою значимость и радость жизни, и этой радостью ей хотелось делиться теперь с каждым сидящим за столом, и она одаривала всех своей открытой и радостной улыбкой.
Евгений Степанович тоже был сегодня в ударе: шутил, смеялся, рассказал пару веселых анекдотов, и все хохотали. Он то и дело обращался с чем-нибудь то к Ольге Владимировне, то к Старкову, стараясь показать свое расположение к ним. Но это старание все же было каким-то неестественным, и он сам это чувствовал.
А все дело в том, что Окушко никак не мог избавиться от мысли, что сват его не просто напоминает собой кого-то, а вроде он даже видел именно этот крутой лоб, эти узко-хитроватые, широко расставленные глаза и эти редкие зубы. Он не был уверен сейчас, что все эти приметы принадлежали одному человеку. У него бывало и раньше, когда какое-то совершенно случайное лицо вдруг напоминало кого-то, и он подолгу мучился при каждой встрече в поисках разгадки, которая наступала всегда как-то неожиданно, и все становилось на свое место.