И мотив у этой песни был протяжно-грустный, хватавший за сердце, и слова были до боли понятные и близкие каждому. Это была маленькая новелла, рассказывавшая о том, как в тени калинки грустил Ваня-сиротинка, который умер однажды осенью и не пришел к ней.
Тогда Шуру чуть ли не три раза заставили петь эту песню, так она понравилась всем. На Шуре было тогда новенькое обмундирование, хорошо подогнанное, на ногах хромовые сапожки, и все это шло ей, подчеркивало стройность фигуры. Столько в ней было тогда изящества, молодой радостной непосредственности, и Окушко не спускал с нее глаз, все время танцевал с ней, и ей, видимо, тоже было приятно его ухаживание.
После вечера они вдвоем долго стояли над обрывом речки, и именно тогда Шура сказала ему, что эту песню очень хорошо пел ее муж, Анатолий, и этим сводил с ума чувствительных полковых дам.
Вспомнив вчерашнюю неожиданную болезнь Старкова, Окушко вдруг громко произнес: «Не было, не было никакого сердца. Не было…» Он подробно, до мелких деталей восстановил в памяти этот момент и был теперь убежден, что это была не болезнь, а своеобразная защитная реакция Старкова, чтобы скрыть охватившее его волнение, когда он услышал фамилию Крутова и увидел фотографии, которые показывала Лиза.
Потом они ушли с ним на полчаса в кабинет. Вчера днем Елизавета Андреевна развесила по своим местам картины, фотографии и другие домашние бытовые вещи, которые были сняты в связи с ремонтом, и их в прошлый раз не мог видеть Старков.
Теперь Окушко не сомневался, что тот был просто ошеломлен, увидев на стене большой портрет генерала Крутова в парадной форме со всеми орденами и медалями.
Евгений Степанович показал еще и фотографию, где они втроем: он, подполковник Крутов и его сестра Шура — сфотографированы в 44-м году, при выписке Крутова из госпиталя. Это была любительская, но очень удачная фотография, теперь увеличенная, которую Окушко взял у Крутова, когда был у него дома лет шесть назад, при их неожиданной встрече в Москве.
Вот почему Старков, понимал теперь Окушко, слушая его вчера, все время отводил глаза в сторону, и было видно, как ходил у него в волнении кадык. Он, видимо, боролся с охватившим его чувством тревоги и старался как можно быстрее овладеть собой, не выдать себя.
Потом пришла Лиза и позвала их к столу.
Конечно, думал Окушко, тут не трудно ошибиться и все время пробовал переубедить себя, рассеять возникшее подозрение. Уж слишком невероятна такая встреча, какое-то поразительное совпадение с той далекой, забытой историей, которую он сейчас вспоминал и которую хорошо знали жена, дети, — он не раз рассказывал им.
4
Лето 1944 года близилось к концу; август был на исходе, но дни стояли все еще теплые, даже жаркие, и ничто в природе не напоминало пока о приближении осени.
Город Б., совсем еще недавно обозначавший направление главного удара, а затем давший название новому выдающемуся успеху советских войск, выглядел теперь тихим, будничным. Мирная жизнь незаметно входила в свою обычную довоенную колею.
Фронт от города отодвинулся настолько далеко, что о нем напоминали только отдельные военные машины, двигавшиеся на запад по широкому шоссе.
На одной из окраинных улочек города, у небольшого каменного домика, стояла легковая машина, а рядом на скамеечке в тени сидели и курили трое военные: подполковник Вадим Крутов, с двумя планками орденских колодок и Звездой Героя Советского Союза на груди, совсем еще юный на вид лейтенант Евгений Окушко и шофер.
Почти в самом начале летнего наступления, но уже в тот момент, когда стало ясно, что мощный прорыв немецкой обороны на широком фронте оказался успешным и огромная немецкая группировка вместе с боевой техникой попала в новый, безнадежный для них котел, Крутова ранило. Осколком мины, как бритвой, разрезало старый шов на боку, и хотя рана была неглубокая, она все-таки вывела его из строя.
Два дня он пролежал в санчасти полка, требуя от врачей, чтобы они немедленно своими силами, здесь же наложили, как ему казалось, пустяшную заплатку. Но когда об этом узнал комдив, приехавший в полк, то устроил разнос врачам и приказал немедленно отправить Крутова в госпиталь.
Пробыв в госпитале немногим более двух недель и почувствовав себя лучше, Крутов сообщил в часть о своем выздоровлении, и за ним пришла из полка легковая машина вместе с Окушко. Полк Крутова находился теперь где-то уже далеко, на территории Польши. Они только что сделали здесь короткую остановку, чтобы перекусить, отдохнуть немного и ехать дальше.