Людская ненависть представлялась ему страшнее смерти.
«Нет, нет… я им не дамся живым. Я их и теперь обману. Обману… обману. Они ничего не узнают. Нет, Крутов, ты не возьмешь, не возьмешь меня», — шептал Горбунин, охваченный леденящим страхом.
7
Окушко в первый же день узнал об обстоятельствах гибели Горбунина. Два рыбака ехали на лодке, направляясь к тому месту, где он находился. Они обратили внимание, как какой-то человек, сидевший в одиночестве на песчаной косе, поспешно разделся и почти бегом помчался в воду. Зайдя по грудь в нее, он остановился и некоторое время стоял без движения, возможно, следя за приближением лодки. Когда она была совсем на близком расстоянии от него, уже можно было опознать человека, он как-то сразу, будто провалился, ушел под воду. Рыбаки остановили лодку и, не спуская глаз, ждали, что он вот-вот снова где-то появится на поверхности, но его не было. Не раздумывая больше, они подъехали к тому месту, где его видели — течение здесь было слабое, — и почти сразу же обнаружили утопленника. Вытащили его на берег, торопливо пытались оживить, делая искусственное дыхание, но он был мертв. Они и сообщили об этом в милицию.
Окушко узнал, что Горбунин принял яд, это подтвердилось и наличием осколков ампулы во рту, и вскрытием. Началось следствие. Из города Б. доставили самолетом двух людей для опознания. Прилетал на два-три часа Крутов, и было установлено, что это действительно Горбунин, дело которого не было закрыто.
Крутов заезжал на часик к Окушке, и за чаем Евгений Степанович рассказал ему все обстоятельства этой встречи и о том, как он мучился, стараясь понять, кого он ему напоминает.
В первые дни, заплаканные и потрясенные горем, Варя и Ольга Владимировна почти не выходили от Окушек. Они вызвали телеграммой Игоря, старшего сына, и он на второй же день был в Гарске.
Уже первые расспросы и то, что дело попало в КГБ, их насторожило. Но они, конечно, не догадывались еще, как много им придется перенести и в процессе страшного узнавания, а затем, может быть, и в течение всей жизни, испытывая муки позора за преступления мужа и отца.
На пятый день они не пришли к Окушкам. Юрий, возвратясь с работы, был удивлен их отсутствием и тут же поехал к ним. Он застал их в крайне подавленном состоянии; они уже знали и о Шуре, и о Крутове, и о первой встрече Горбунина с Окушкой, одним словом, знали, кто он. Узнали и о том, что он вовсе не Старков, а Горбунин.
Поехать к Окушкам они отказались наотрез. Варя все время молчала, вышла на минутку проводить Юрия и попрощалась с ним сдержанно и сухо, заявив, что сейчас она не может оставить мать одну.
Юрий возвратился домой расстроенным и сразу же прошел в кабинет и увидел отца и мать. Они сидели порознь, молча, казались сердитыми друг на друга, а у матери были заплаканные глаза.
— Папа! — обратился Юрий, усаживаясь рядом с матерью.
— Да?
— Они не поехали к нам, — вздохнул он и развел руками. — Ничего не говорят, страшно убитые и приехать отказались.
— Они теперь узнали все.
— Папа, может, тебе или маме съездить туда со мной и еще раз их успокоить и пригласить.
— Их теперь ничем нельзя успокоить. И ехать туда ни мне, ни матери, наверно, не следует сейчас.
— Но они же убиты и одиноки здесь.
— Они всегда теперь будут одиноки.
— Как это? Почему ты так говоришь, папа? — Он смотрел на отца растерянно, с предчувствием чего-то нового, еще более неприятного.
Юрий и Света уже знали и об обстоятельствах гибели, и кто такой на самом деле Старков-Горбунин. Но Евгению Степановичу показалось, что оба они отнеслись к этому сообщению несколько бездумно, легко. Света только пожала губами, изобразив на лице мимолетное удивление и, не выразив больше ничем своего отношения, молча ушла к себе. И сын, как показалось отцу, тоже довольно спокойно выслушал эту новость. Он продолжал ходить к Варе, как будто ничего не произошло, приводил ее сюда, и по всему его настроению было видно, что он ждет, когда же кончится вся эта грустная канитель и, наконец, можно будет справить свадьбу.
Окушко был расстроен такой реакцией детей, а тут еще и жена его заняла странную позицию. Только-только перед приходом Юрия у него был разговор с ней, и он прямо и решительно заявил ей, что никакой свадьбы теперь вообще не может быть и что он исключает Варю как невесту сына.
Елизавета Андреевна, как это нередко с ней бывало и раньше, когда брали верх ее убеждения, стала возражать мужу, хотя и не очень резко, но все же настойчиво. Она доказывала, что ни Ольга Владимировна, ни тем более Варя тут ни при чем, а главное — это принесет страдание Юре, что она не согласна с такой его категоричностью.