На ближайшей остановке Бузуков, попрощавшись с удивленными офицерами, вышел из дрезины, вызвал из вагона сопровождавших его людей и, когда дрезина тронулась, зло накинулся на Кривчука: это из-за его бесшабашной болтливости вынуждены они теперь добираться до полка пешком.
После возвращения в полк Бузуков был назначен адъютантом батальона. Он испытывал волнующее чувство душевного подъема, может быть, от этого назначения, может, от сознания, что он отличился в бою, был ранен, что вот он, здоровый, полный сил и желаний, снова встретился с людьми, которых успел полюбить.
А дня через четыре начальник штаба полка привел нового командира батальона. Это был Трушковец — тот самый старший лейтенант, который ехал с Бузуковым в дрезине.
Здороваясь со всеми, он подошел и к Бузукову, остановился — и замер, не веря своим глазам. Увидев знакомую кожаную сумочку на боку младшего лейтенанта, заметив его смущение, конечно же, все понял, но вида не подал. И Бузуков, представляясь, тоже не моргнул глазом. Но когда они остались вдвоем, Трушковец, подойдя вплотную к вытянувшемуся адъютанту, тихо, злым шепотом, растягивая слова, спросил: «Это вы были в дрезине?» И Бузуков, не опуская глаз, покорно и виновато признался: «Так точно!..»
Когда Воронин, рассказывая, дошел до этого места, Анисов, с интересом слушавший историю, не вытерпел и, откинувшись назад, запрокинув лохматую крупную голову, громко захохотал. Смеялся он заразительно, то и дело хлопая короткими пухлыми ладонями по круглым коленкам. Лицо Воронина невольно тоже расплылось в улыбке, и ямочки на щеках от этого пришли в веселое движение.
Вытирая большим платком мокрые от слез глаза, Анисов, немного отдышавшись, произнес:
— Это же нарочно не придумаешь. — Испытующе глядя на Воронина, спросил его с улыбкой: — Ты сам-то, Воронин, случайно, не привираешь тут капельку?
— Никак нет, товарищ подполковник. Я передал все с протокольной точностью. Мне об этом не только Бузуков рассказывал. — Помолчав, добавил: — Да ведь об этом в батальоне все знают.
— Ну и чем же все это кончилось? Трушковец, наверно, возненавидел твоего Бузукова?
— Да. Бузукова тут же опять на взвод.
Через два месяца после приезда Трушковца началась боевая операция: немцы попытались вернуть не только высоту Сапог, но и два других выступа, находившихся справа и слева от нее.
Лезли они, не считаясь с потерями. В этих боях участвовали и пехота, и артиллерия, и даже авиация. Бои продолжались почти неделю, однако участок остался в наших руках. И в этих боях Бузуков снова проявил отменную храбрость и находчивость, ходил в штыковую атаку, был ранен, но не ушел с поля боя, и бойцы им восхищались. Однако к награде теперь он представлен не был. Все были тогда страшно удивлены, а лейтенант Арбутов, получивший орден и звание старшего лейтенанта, заявил даже, что не наденет орден в присутствии Бузукова.
— Вы думаете, это Трушковец не представил? — перебил рассказ Анисов.
— Он и сам не отрицает. Я разговаривал с ним об этом и в глаза сказал, что это подло с его стороны. — Анисов строго глянул на Воронина, и тот, поняв взгляд, пояснил: — Я был тогда комиссаром батальона у него и имел право на такую откровенность.
— А как Бузуков реагировал?
— Внешне не проявлял своей обиды и, возможно, считал себя виноватым. Но я думаю, что ему было все-таки очень обидно.
— Но у него, говорят, еще какая-то история была, где он выдавал себя за француза?
— Товарищ подполковник, да ведь это же лирика, мальчишество, — продолжил с готовностью рассказ Воронин.
После второго ранения, и тоже нетяжелого, Бузуков вместе с лейтенантом Арбутовым снова лечились в Ельце. Перед отправкой в часть они познакомились в кино с девушкой, Бузуков представился ей французом, сказав, что воюет здесь против ненавистного врага, чтобы после разгрома фашизма возвратиться в свою свободную и милую Францию. Арбутов выступал как его боевой русский друг. И девчонка, дура, поверила им, пригласила к себе. А семья оказалось очень культурной, интеллигентной. Бузуков играл у них на рояле, распевал французские и русские песни. А через три дня офицеры уехали в часть. Какое-то время Арбутов писал девушке письма от имени своего друга, получал письма от нее, а затем, видя, что шутка заходит слишком далеко и не придумав ничего лучшего, парни решили положить ей конец. Арбутов сообщил девушке, что друг его погиб смертью храбрых, а сам он тяжело ранен и отправляет письмо по пути в госпиталь. Решить-то решили, да просчитались. Девчонка, кажется, влюбилась или наивная была, только приняла все за чистую монету — и бах письмо на имя командира части, где просила сообщить подробности гибели ее знакомого, лейтенанта Мишеля де Бузук.