— Что ты говоришь? Каким же это образом? Он что, заболел?
— Нет, сын его заболел.
— А самого видела?
Вера утвердительно кивнула.
— Узнал?
— Какой разговор! Сиял. Готов был расцеловать, но тут жена его крутилась неотступно.
Павел громко расхохотался и, подойдя к Вере, ласково похлопал ее по плечу.
— Он в тебя тогда еще влюбился. Помнишь? Нечего крутить головой. Я же видел, как он вертелся около тебя. Ему очень хотелось тебе понравиться.
— Ты фантазер, Павлик.
— Ничего не фантазер.
— Но и ты хорош был. Ах, ах! Сунаев — гений, Сунаев — гений, Сунаев — сила, Сунаев не собаку, а стаю шакалов съел, что к осени трехкомнатную квартиру нам отвалит…
— Ну и что, говорил, говорил… Квартира будет.
Вера попросила мужа набраться терпения и дослушать о ее поездке к Сунаевым. Не торопясь, она подробно рассказала обо всем, что произошло там, ничего не опустив. Рассказала и о своем разговоре с главврачом.
У Павла как рукой смахнуло возникшее было радостное настроение. Он помрачнел и, откинувшись на спинку стула, долго сидел молча, глядя в окно поверх головы жены.
— Ты расстроился, Паша?
— Не то слово. Я поражен. Почему это так? Что он, ненормальный? Сколько ему лет?
— Вполне нормальный, но, видимо, испорченный. Я тоже, Павлик, не понимаю.
— Ты молодец, Веруня! Ты и тут вела себя правильно и достойно. Я бы просто влепил ему такую затрещину, что век бы помнил. Не могу понять, как можно так бездумно тратить жизнь.
Он, рассуждая, ходил из угла в угол и каждый раз, проходя мимо жены, останавливался сзади и ласково, как маленькую, гладил ее по голове.
— Да, Павлик, я забыла тебе сказать, что вчера случайно встретила капитана Рослова…
— Марлена Николаевича?
— Да. Он был возмущен и обещал все узнать. Сегодня я была у него. Толик Сунаев — это фрукт. В восемнадцать лет имел уже машину. Лишили прав. Дважды поступал в институт и оба раза проваливался. Обижен на весь белый свет. Сейчас работает, но так, спустя рукава, вроде делает кому-то одолжение. В милиции его знают, а он считает, что это его способ самовыражения. А Марлен — чудо.
С капитаном Рословым Вера Николаевна знакома по совместной работе в детской комиссии. Знал его и Павел.
— Ладно, Веруня, бросим пока об этом. Жизнь у нас с тобой только начинается.
Вера, улыбаясь, многозначительно кивнула головой.
— Что ты так? Не веришь? Голова у меня полна таких замыслов, что страх берет. Ты что, не веришь?
— Верю. И всегда верила в тебя, Паша.
Через день, в воскресенье, после завтрака, Вера что-то делала на кухне, а Павел, только что возвратившийся из магазина, рассказывал ей забавную уличную историю. Они оба смеялись. В это время зазвонил телефон.
— Да? Вересов, — произнес Павел в трубку, но, услышав, кто говорит, сразу вытянулся и рот растянулся в улыбке. — Да, вчера прилетел.
Вера выглянула из кухни, вопросительно поглядела на мужа, и тот, прикрыв трубку широкой ладонью, отвернув в сторону голову, многозначительно произнес полушепотом:
— Сунаев.
Сунаев до этого почти никогда не звонил им. Вера с интересом прислушивалась к разговору мужа, стараясь понять, о чем идет речь.
— Нет, нет, никаких гостей у нас нет. Никуда не собираемся. Вчера целый день провели в Стригинцах. — Он помолчал, слушая. — Что вы, Михаил Андреевич, просто будем рады. Адрес наш знаете? Все равно, я вас встречу на углу. Хорошо, хорошо…
Павел положил трубку и, приглаживая волосы, сообщил, что через полчаса придет Сунаев.
— Вот так номер, чтоб я помер.
Они с минуту смотрели друг на друга, ошарашенные этой новостью.
— А чего делать-то, не отказывать же, — развел он руками.
— Отказывать не надо… Но ты, кажется, сгорал от счастья.
— Ничего не сгорал, — обиженно произнес он. — Ясно, что он по твоему делу.
— Не по моему, а по собственному. Надо срочно привести все в порядок. Я оденусь, а ты быстренько разбери все в прихожей и тоже оденься.
Минут через двадцать в квартире был наведен порядок.
Вера надела новое платье, которое очень шло ей, поправила прическу, вставила в волосы привезенный мужем гребень-заколку и уже хлопотала у стола.
— Ты говоришь, что я сгорал от счастья, а сама, как в театр, оделась, — с улыбкой произнес Павел.
— Я хочу его встретить во всеоружии, а внешность женская — важнейшее средство и самозащиты и атаки. Но имей в виду: если он идет только за тем, чтобы замять это дело, чтобы не поднимать шума…
— А больше ему незачем к нам идти.
— …то он этого не добьется. Мне он неприятен уже из-за того, что звонил нашей Катерине и заявил, что уездные лекари были вежливее, воспитаннее. Бревна в своем глазу он не увидел. А у меня, ты знаешь, и прадед, и дед были уездными лекарями, и родители врачи.