Она молча кивнула головой.
— Он долго на тебя смотрел из-за занавески. Он сказал мне, чтобы я никогда больше к тебе не приходила. — Катя долго молчала, опустив глаза. — А я вот пришла. Я сама не знаю, почему я пришла.
По ее щекам заскользили слезинки, оставляя после себя блестевшие полоски.
Я попробовал успокоить ее, но она еще сильнее зарыдала. Плакала она долго, и когда немного успокоилась, все еще всхлипывая, старательно терла глаза концом косынки.
Мы прошли с ней вверх по овражку и сели в тени. Катя неожиданно призналась, что ей было грустно оттого, что она больше никогда меня не увидит. Она обманула Юшку и одна шла ночью из города, а теперь, когда все уехали на базар, она пришла сюда, но не думала, что встретит меня тут. Она считала, что брат меня обидел.
В этот раз она долго рассказывала о себе, и я узнал подробно ее судьбу.
Она сирота. Василий Гаврилович вовсе не отец, как я все время считал, а зять — муж старшей сестры.
По ее словам, Василий Гаврилович — хороший человек, и цыгане его любят за справедливость, за честность и доброту, но в молодости он что-то сделал такое, чего боится до сих пор, а Юшкин отец и дядя держат его в страхе и подчинении.
— Может быть, Васька-то и не виноват, но вот боится их, слушается. А Колька их ненавидит. И с Васькой поругался, что тот трясется перед ними. Он и в табор из-за этого не ходит. А этих он не боится. Они сами его боятся.
Я слушал Катю и понимал, что и в их среде существуют и распри, и вражда, есть хорошие люди и плохие, злые и жадные.
Катя опять нахмурилась и, глядя в землю, нервно покусывала губы. И вдруг громко и зло заговорила по-цыгански, вскочила на ноги и, сжав кулаки, кому-то погрозила. Глаза ее горели неукротимой яростью. Такой я ее еще ни разу не видел.
— Это Васька, Васька боится их. А я задушу его и себя, но никогда не буду Юшкиной женой.
— Что ты, Катя. Тебя никто не может силой заставить выйти за него. Никто! Разве ты не знаешь, что существуют законы.
Но Катя не имела никакого понятия не только о законах, но и вообще о другой жизни, кроме табора.
Я стал рассказывать ей, как легко можно изменить жизнь, что все для этого создано в нашей стране, говорил о своей учебе, о городах, заводах, клубах, рисовал красивую жизнь, какая может у нее сложиться, если она уйдет в город. Я уже незаметно для себя фантазировал, уверял ее, что она будет знаменитой артисткой, и тогда все будут восхищаться ее игрой, красотой и ее удивительным голосом. Боже мой, чего я только не рассказывал ей в тот раз. Я сам верил во все это. Я не хотел, чтобы Катя оставалась в таборе после того, как узнал всю правду про ее возможный брак с Юшкой.
Доверчивость — неразлучная сестра юности. Катя совсем успокоилась, повеселела и, видимо, все-таки поверила, что не так уж темна перспектива ее будущего. Я попросил ее спеть вчерашнюю песню.
— Тебе она понравилась?
— Очень. Правда, там было много народа и там мешали слушать. Спой, Катя!
Она улыбнулась, потом, закрыв глаза, подняла высоко голову и на какой-то миг застыла, словно забыв все на свете. Я видел, как бились жилки на ее висках и слегка дрожали губы. Катя вздохнула, сделала глотательное движение и, не открывая рта, запела. Я слышал только низкое протяжное: «У-у-у…» Это долгое звучание на одной ноте напоминало вой степного ветра. Потом голос ее поднялся чуть выше, затем еще, и вдруг взлетел так высоко, что глаза у Кати широко открылись, она плавно закачалась на одном месте и, снизив голос до шепота, запела. Голос ее дрожал, то поднимаясь высоко, то замирая. Глаза, губы и все лицо ее выражало чувство неподдельной грусти, рожденное песней, и была она необыкновенно красива в этот момент.
Песня как-то сразу, неожиданно оборвалась, и я, увлеченный своими мыслями, не сразу догадался, что она кончилась, сидел молча и ждал, что она снова сейчас запоет. А Катя, удивленная моим молчанием, тихо и смущенно спросила:
— Тебе не понравилась песня?
— Что ты, что ты, Катюша! Прекрасная песня, и пела ты ее очень красиво.
Я спросил, о чем она пела.
— Эта песня? А вот о чем эта песня: одна любит, ну, знаешь, сильно любит, а он не знает, что она любит. Он далеко, а она все равно поет, чтобы он услышал. Понял? Вот о чем эта песня.
После небольшой паузы она весело сказала, что умеет петь и другие песни, и, не дожидаясь, вскочила и запела веселую песню. В такт мотива она приплясывала, а во время припева, состоявшего, как мне показалось, из одних только восклицаний, она быстро кружилась на одном месте, и ее широкая со сборками юбка разлеталась цветными кругами, обнажая до колен загорелые босые ноги. Руками она выделывала тоже какие-то замысловатые движения: то закидывала их за голову, то плавно выбрасывала в сторону, то легко и изящно обхватывала пальцами тонкую талию.