Кончив плясать, она со смехом повалилась на траву и с детской непосредственностью смотрела на меня, ожидая одобрения. И это была, видимо, не просто потребность в моем участии к ней, а и желание утвердиться в своих способностях через мое одобрение. Я для нее был все-таки человеком из другого мира, который был ближе к ее неясной мечте.
И я хвалил ее и искренне верил в ее большую судьбу.
Разошлись мы с ней, когда наш овражек, нагретый солнцем, испестрили фиолетовые тени от кустов, и договорились встретиться здесь же через три дня. Я спросил ее, не боится ли она ходить сюда.
— Нет, теперь не боюсь. А раньше я тебя боялась. Ох, как я тебя боялась. А теперь ни капельки не боюсь, — и она подала мне на прощание руку.
8
Через три дня, утром, я встретил у школы Петра Ильича и Олю. Она показалась мне на этот раз совсем другой. Может быть, потому, что раньше видел я ее зимой, когда она приезжала на несколько дней, а теперь была в легком летнем платье и выглядела не студенткой, а старшеклассницей. Оля была красивая девушка, хотя немного и молчаливая, видимо, в отца.
Целый час мы сидели на скамеечке под кустами акации над самым обрывом Кармелика. У всех было приподнятое настроение: у Петра Ильича оттого, что здоровье его поправилось, рядом с ним любимая дочь; у Оли, что она в родном селе, у родителей, а у меня от ощущения полноты жизни, что рядом со мной такие хорошие люди, что с высоты кармеликского обрыва далеко-далеко видны бесконечные светлые просторы степного раздолья.
Петр Ильич и Оля пригласили меня к себе на обед, часов в пять. Я пообещал быть и вскоре уехал в свой овражек. Катя была уже там. Она сидела за столиком и, склонив голову набок, открыв рот, что-то старательно выводила в тетради. Рядом лежал раскрытый букварь. Я хотел посмотреть, что она там написала, но Катя замотала головой, прикрыв тетрадь обеими руками. Вырвав листок, она бережно сложила его в несколько раз и дала мне.
— Ты только сейчас не читай. Дома прочитай. Ладно?
Я спрятал записку в карман. На Кате было новое платье, на шее висели красные бусы, а в ушах серьги. Она никогда тут не носила украшений, и это сразу бросилось мне в глаза. Волосы тоже были тщательно расчесаны и перехвачены сзади лентой, как это было, тогда в ресторане.
— Почему ты такая нарядная сегодня, Катя? Ты опять собираешься в город?
— Колька мне велел прийти. Он меня скоро сам повезет в большой город. Он никому не велел сказывать, и тебе тоже не велел говорить.
— Он знает, что ты опять сюда ходишь? Не ругал он тебя за это? — удивился я.
— Я вчера его видела и все ему сказала. Он меня никогда не ругает. О-о, он такой человек!
Когда я ей сказал, что тоже уезжаю завтра на целый месяц, Катя посмотрела на меня широко открытыми, с выражением испуга, глазами.
— Почему ты уезжаешь раньше моего? Почему?
Мне пришлось объяснить ей, что в другой деревне, далеко отсюда, живут мои родители и родные.
Катя стояла, опустив голову. Она, видимо, привыкла ко мне, к нашим занятиям, и я хорошо понимал ее состояние.
— Не надо расстраиваться. Я всегда тебе чем-то помогу, если ты этого захочешь. Всегда. Ты мне обязательно напиши. Тебе поможет написать письмо Коля. Он же, сама говоришь, хороший человек, а я тут же тебе отвечу.
Катя вздыхала и без конца терла ладонями покрасневшие глаза и губы.
— Мы еще с тобой обязательно увидимся и будем всегда вспоминать этот овражек, вот эти кусты, и эту рожь, и небо, и ветер…
Она, кажется, не слушала меня и думала о чем-то своем. Я написал ей здешний адрес, и она спрятала его в карман. Я уже собрался писать адрес матери, но Катя вдруг настороженно, чутко стала прислушиваться. В овраге и в самом деле послышались шорохи, какой-то треск и чей-то приглушенный шепот. Немного погодя где-то вдалеке раздался крик, и мне показалось, что это девичий крик, что зовут Катю. Она замахала мне рукой и настойчиво прошептала: «Уходи, уходи скорей…» Какой-то шорох послышался сзади меня, во ржи.
Я оглянулся — и в этот миг что-то красное с шумом вылетело оттуда и налетело на меня.
Это был Юшка. Что-то внезапно обожгло мою левую руку у плеча, и я не сразу понял, что он ударил меня ножом. Я отскочил в сторону и, когда Юшка снова кинулся на меня, успел носком ботинка ударить его по руке. Нож, описав дугу, упал в траву. Юшку это не остановило, и он с каким-то животным хрипом беспрерывно налетал на меня. Я не поддавался и ударом кулака свалил его с ног, но он, падая, вцепился в меня, как клещ, колотил меня руками, головой и даже укусил за ногу.