Года три назад Горюхин перенес тяжелый инфаркт, и он понял сейчас тревогу жены.
— Ну чего ты? — он подошел к жене.
— Опять что ли из-за Синотовых?
— Да нет. — Он прислушался к чему-то, потом, отвернув гардину, посмотрел в окно. — Метель, наверно, разыграется; от этого и боль. Погода.
Он все-таки согласился с женой, позвонил агроному Лапотникову и Борису, сказал, что прихватило сердце и подойдет к собранию.
Перед тем как лечь в постель, он поговорил по телефону с Параконовым. Тот был один в кабинете и уже по голосу, видимо, догадался, что Горюхин или болен, или чем-то сильно расстроен, и сразу спросил его об этом.
— И то и другое. Синотов сегодня на собрании выступит против отделения Артемова. Да. Вчера у нас с ним был разговор, — и Горюхин коротко передал его смысл. — Он чует, что мода на мелиорацию пошла. Что? А-а. Говоришь, это не мода? Ладно. Драться не будем. Нет, не надо никого присылать. А тут сердце что-то заныло. От перемены погоды. Полежу часика два и пройдет. Ну, не впервой, — засмеялся он и положил трубку.
5
Собрание проходило в новом зале заседании, которое только-только сдали строители. Здесь тоже все было новое: кресла, люстры, занавеси на высоких окнах, небольшая сцена и современная киноустановка для просмотра сельскохозяйственных фильмов.
Зал вмещал более двухсот человек и теперь был почти полностью заполнен.
Председательствовал на собрании Андрей Телков — председатель сельского Совета, временно замещавший секретаря парткома, который находился в областной больнице после тяжелой операции.
По первому вопросу, об отделении Артемова, сообщение делал Горюхин, полный, невысокий, с уставшим и постаревшим лицом.
Говорил он без энтузиазма, словно хотел подчеркнуть, что это не от него лично исходит, приводил обоснования, как и на парткоме: укрупнение было искусственное, по указанию сверху, что Артемово не под руками, и им, артемовским, выгоднее перейти вместе с Натальино в совхоз.
Несколько раз мельком оговорился, что никакого принуждения на этот раз не должно быть, что он уже привык к артемовским, хотя сказано это было скорее для отвода глаз, он не сомневался, что те уйдут с удовольствием.
Артемовские люди сидели кучкой, справа, у стены. В центре выделялась высокая фигура Кузьмы Фадина — председателя их сельского Совета, старого коммуниста.
Слушали они внимательно, спокойно, изредка шепотом переговаривались между собой. По виду трудно было определить их настроение. Одно только бросалось в глаза: их бригадир, или по-новому — заведующий производственным участком Тимофей Угодников сидел в стороне от них, в левой части зала, склонившись, делал какие-то пометки в блокноте и вроде с опаской поглядывал на своих.
Горюхин заметил это сразу, и в душе шевельнулось неприятное чувство.
— Чтобы зря, по-пустому не тратить время на прения, — заканчивал свою речь Павел Фомич, — надо-сразу же заслушать Бориса Егоровича, так как у него поэтому вопросу есть другое мнение, своя точка зрения.
Председательствующий, предоставляя слово Горюхину, об этом не говорил, и поэтому для многих это оказалось неожиданным, а Кузьма Николаевич Фадин, видимо, до поручению своих, крикнул с места густым басом: «Правильно!»
Все согласились с этим. Горюхин, сильно припадая на левую ногу, прошел в президиум и сел, а Борис поднялся из зала на сцену, держа в руках листы с диаграммами, таблицами и схемами.
Он неторопливо развесил их на специальной подставке, и уже одно это его приготовление вызвало повышенный интерес у людей.
Борис зашел на трибуну, посмотрел в зал, улыбнулся, и эта улыбка предназначалась всем сидящим в зале, которых он не видел больше месяца и соскучился по ним.
Говорил он энергично, но без горячности, уверенно, сразу перешел к делу. Он приводил те же самые доводы, что и во вчерашнем разговоре с Горюхиным, но подкреплял теперь их цифрами, данными агрохимических анализов, экономическими расчетами.
Это была часть его дипломного проекта, над которым он трудился почти два года под руководством профессора Лавыгина.
Он не только не спорил с Горюхиным, а старался как-то подчеркнуть, что это лишь его мнение, которое он в первую очередь высказал вчера Павлу Фомичу, и что это именно он, Горюхин, посоветовал ему изложить эту позицию на сегодняшнем собрании. Горюхин, довольный, кивнул раза два головой.
Борис, глядя в зал, угадал по выражению лиц, по каким-то другим признакам, что слова его не пустой звук, что они воспринимаются сочувственно. Он вышел из-за трибуны, подошел к развешанным схемам, таблицам и продолжал доказывать, что делиться с артемовскими — он умышленно избегал слова «отделять», чтобы это не выглядело высокомерным, обидным для них, — экономически невыгодно.